Человек и закон. Майкопский «Негус»

И теперь вдруг сообразил Николай (не слишком ли поздно, Коля, сообразил-то?), что в общем то же самое было и с американцами. С той только разницей, что не они сами давили «камрадов», а посылали их на самоубийственную борьбу с МГБ. Правда, теперь, уже сам пройдя роковую черту, Николай подумал, что, наверное, не все камрады пали от руки эмгебешников. Небось иных прикончили такие, как «его» лесорубы. Если кто-то действовал по программе «офицера революции» и начинал агитировать за «идеалы солидаризма». У него, Николая, всегда было смутное подозрение, что вся «молекулярная теория» Поремского — туфта. То есть нет никаких тысяч ячеек-молекул, которые, дождавшись «весеннего дня смерти Сталина», сольются в бурном потоке национальной революции.

Мучительно думал обо всем этом Николай и пришел к выводу, что американцы, засылая энтээсовцев в СССР, не могли не знать, какой прием их здесь ждет. А им чихать! Мы для них букашки — как для тех немцев в сорок первом. Более того, на головы тех, кто ускользнет от советской контрразведки, планировали сбросить свои атомные бомбы! Ведь наверняка Игорь Сергеевич, то есть Холлидей, и Боб, и все другие янки в Бад-Висзее знали об этом. Выходит, они посылали дорогих русских друзей на верную смерть — не от чекистской пули, так от американской бомбы.

На следующий день, когда Николая ввели в кабинет к подполковнику Бунину, он чуть не с порога сказал:

— Гражданин следователь, разрешите сделать заявление.

— Пожалуйста. Как вам удобнее — устно или письменно?

— Устно, — нетерпеливо боднул головой подследственный.

— Излагайте.

— Гражданин следователь! — Шурко и не пытался скрывать своего волнения. — Ранее я не указал еще одного задания, с которым был направлен в Советский Союз. Мне поручалось готовить компрометирующие материалы на преданных Советской власти работников, чтобы на основании этих материалов на них писали анонимки.

— Вы должны были писать анонимки?

— Нет, писать мне как раз и запрещалось. Я должен был только собирать материал и передавать в Центр, то есть на Запад. А там уже готовили бы письма. Таким образом, в случае расследования меня бы никак не нашли — ни по почерку, ни по отпечаткам пальцев, ни по другим признакам. Конечно, посылали бы письма не из-за границы, а ихние люди опускали бы в почтовые ящики где-то здесь.

— Поясните, на кого именно вы должны были готовить такие материалы.

— Конкретно заданий не было. Принцип был. «Умников не пускать».

(«Ах вот что имел в виду Романов», — подполковник Бунин мгновенно соотнес показания Шурко с непонятной фразой пьяного энтээсовского главаря, фразой, которую не понял и тот товарищ, который прислал донесение из Западной Германии.)

Шурко между тем продолжал:

— Где бы я ни обосновался, в поле моего зрения оказывается какой-то круг людей. Допустим, я бы осел, как планировалось, в Подмосковье. Ну, в Подольске. Через какое-то время, к примеру, узнаю, что у первого секретаря райкома здоровье неважное. Ну и пусть болеет, его не трогать. Третий секретарь, допустим, дурак, по-тихому пьет. Пусть карьеру делает. А второй — баба, то есть, извиняюсь, женщина, — умница, справедливая. Вот на нее надо найти компромат. Любой. Главное — убрать ее с ответственной работы — раз и расчистить дорогу третьему — два...

Заканчивая допрос, подполковник Бунин сказал просто, без юридических формул:

— Спасибо, Шурко. Это исключительно важная информация. Нельзя, чтобы честные люди страдали, надо это предотвратить. Какая же подлость, какая подлость.

И еще сказал подполковник Бунин:

— Завтра с вами начнет работать майор Курган, специалист по радиоделу. Так вот, если во время, допустим, разговора о шифровальной таблице вам вдруг вспомнится что-то о подготовке анонимок — говорите сразу же. Майора я введу в курс дела.

VIII

Профессиональный связист, человек с явно выраженной математической жилкой, Афанасий Никитич Курган попал в органы госбезопасности в конце войны. Как ему ни хотелось, говоря словами того времени, добить фашистского зверя в его логове, брать Берлин не пришлось. Родная дивизия обходила столицу коричневого рейха с севера, а старший лейтенант Курган мотался по Западной Украине. Терзания по поводу того, что он в «тылу», а не на фронте, окончились после внезапной и жестокой схватки с бандеровцами. Кургану не пришлось похоронить убитых в этом бою — он сам был ранен и попал в госпиталь. Старший лейтенант, как на полотне киноэкрана, все видел на беленом потолке палаты крестьянскую семью, прикрученную «бандеровскими удавками» к спинкам своих стульев. Видел растерзанное тело молодой женщины на столе; отрезанная голова ее плавала в ведре с пойлом для поросят.