Человек идет в гору

пятидесяти лет. На обросшем темном лице мягко светились"

голубоватые глаза.

—• «От начальника лаборатории Суркова. Прошу

отпустить по семейным обстоятельствам», — читал

Мишин, — это что за такие «семейные обстоятельства?»

— У меня квартира в Ленинграде... И жена там...

— Разве у вас плохая квартира здесь? Почему бы

жене не приехать сюда?

— Н-нет... Ленинград, знаете ли... Я провел там

лучшие годы жизни...

«Обывательский патриотизм,— подумал Чардынцев,—

для Ленинграда оскорбительна такая к нему

привязанность».

— Вы комсомольцем были? — спросил вдруг Мишин.

Сурков вскинул вверх брови.

183

— Не удивляйтесь, я имею представление о вашем

возрасте. Ну, где вы вступали в комсомол?

— На заводе Михельсона, — ответил Сурков, — это

было в восехмнадцатом году...

— На том самом заводе, где выступал Ленин, и где

потом его ранили враги?

— Да.

— Вот видите, — произнес Мишин, вглядываясь в

Суркова.—А что бы теперь сказали о вас рабочие этого

знаменитого завода? Неважно отозвались бы, прямо

скажу.

Сурков обиженно поджал губы. А Мишин, яростно

расширив глаза, будто выцеливая самое уязвимое место

в Суркове, чеканно спросил:

— Скажите, вы тогда подали бы такое заявление?

Сурков потерянно пожал плечами. Этот вопрос был

для него неожиданным.

— Ну, чего же вы молчите? Скажите так:

«Вытряхнул я весь комсомольский порох, и осталась одна

отстрелянная гильза».

На лице Суркова проступила краска.

— Эт-то уж вы, знаете ли... Семен Павлович...

Слишком!

— Ничего не слишком! Будь ты в прошлом

настоящим комсомольцем, ты не мог бы превратиться в

обывателя!

— Громкие слова! — взорвало Суркова. — Вы не

имеете права обвинять меня в неверности нашему делу.

— Врешь! Имею право! — вскричал Мишин, чувствуя,

как у него бешено колотит сердце и дрожат руки. —

Верность ленинизму проверяется на ежедневном деле, на

будничной, самой, казалось бы, малой работе. И тот, кто

этого не понимает, тот ни черта не понимает в ленинизме!

Когда через десять минут Сурков вышел из

директорского кабинета, весь багровый и мокрый от пота, в

приемной уже никого не было.

— Кто еще хочет уходить с завода? — громко

спросил Мишин.

Секретарь доложил:

— Никого нет, Семен Павлович.

Мишин встретился глазами с Чардынцевым, и оба

они — в лад друг другу — весело и удовлетворенно

рассмеялись.

184

Г лава седьмая

Жизнь свела вместе Никиту и Шуру в самом начале

пути. Они родились в тот год, когда родители их

вступили в только что организованный колхоз «Светлые

огни».

— Дети наши с колхозом ровесники, — говорил

Афанасий Стрелков сероглазому великану Дмитрию Огни-

беда.

— Добро, кум, — ответил отец Шуры.—Дожить бы

до свадьбы — вот уж попили б горилки и за колхоз, и за

жениха с невестой.

Но мечта отцов не сбылась. В сорок первом году онв

ушли на фронт и оба погибли геройской смертью.

Никита с Шурой навсегда запомнили то метельное

февральское утро, когда они, взявшись за руки, молча

пошли в школу.

Метелица выла дико и страшно, подымала тучв

снега, копала белые ямы, насыпала высокие сугробы.

Никита и Шура задыхались от ледяного ветра, часта

падали и с трудом выбирались из снежных воронок, но

ни разу не выпустили рук, крепко, до боли смежив

пальцы...

Учительница Вера Александровна в страхе

всплеснула руками:

— Ой, батюшки! Кто вас пустил в такую пургу? Мы*

сегодня не занимаемся.

— Мы сами...—угрюмо пробормотал Никита, а

Шура, строго поглядев на Веру Александровну, добавила:

— Пап наших убили...

Учительница побледнела, тихо охнула. Потом ввела ^

ребят в горницу, напоила чаем и весь день занималась

с ними — рассказывала о Родине, о ее героях и ученых,

читала стихи. Ее губы дрожали. По лицу иногда

пробегала судорога сдерживаемых рыданий.

А они сидели в пустом классе, держась за руки —

строгие, молчаливые, с сухими, горячими глазами...

Может быть, тогда они и дали друг другу безмолвную

клятву никогда не расставаться и идти вот так, взявшись

за руки, до последней грани дней.

Бойкая и смелая по характеру, Шура больше дружи--

ла с мальчишками, ездила с ними в ночное, слушала при

свете костра страшные рассказы о Змее-Горыныче и

185

Кащее, ныряла в глубокую речку Шайтанку доставать со

.дна ракушек.

В пионерском отряде Шура организовала стрелковый

кружок, раздобыла в районном центре две

мелкокалиберных винтовки и патронов.

И когда Шура вела ребят по селу, гордо подняв

голову и четко подавая команду, председатель колхоза

Потап Дмитриевич с гордостью говорил:

— Военного закала девка; Первой женщиной —

маршалом Советского Союза будет, помянете мое слово!

Никита рос большим длинноруким парнем с

добродушным, но энергичным лицом и неторопливыми

движениями. Он не отличался разговорчивостью, но речь его

<5ыла уверенной и твердой.

По вечерам возьмет, бывало, Никита отцовскую

двухрядку и пойдет метелить по деревне голосистая песня:

Тракторист такой красивый!

Я его приворожу:

На его на трактор ночью

Две ромашки положу.

Потом, растревожив девушек, гармонь уходила в

луга, зовя за собой тихими переливами...

Летом сорок шестого года в село приехал

представитель Министерства трудовых резервов набирать

учащихся в ремесленное училище. Никита и Шура не знали,

как им быть. Шура была склонна остаться: в колхозе