— Что ж ты не танцевал? — спросила Анна.
— Не нашел свободной дамы. Все были уже заняты.
— Ротозей! — шутливо побранила Анна мужа и повернула лицо к Добрывечеру, продолжая разговор. — Счастье не любит тех, кто его не ценит.
— А что такое счастье? — спросил Добрывечер, очень серьезно посмотрев на Анну.
— Счастье? — Анна взглянула на Николая. Тот улыбнулся ей одобряющей улыбкой, будто говоря: «Что тебя озадачило? Расскажи о себе, это и будет счастье».
Анна помедлила, потом устремила на Добрывечера внимательные синие глаза, тихо сказала:
— Его каждый понимает по-своему. Но, мне кажется, человек счастлив тогда, когда личная жизнь продолжает жизнь общественную.
— Например? — спросил Добрывечер, не сводя с Анны внимательного, задумчивого взгляда.
— Возьмем пример из вашего же цеха, Иван Григорьевич. Есть у вас токари — муж и жена Стрелковы.
— Их зовут у нас «бригадой влюбленных», — с тихой улыбкой заметил Добрывечер.
— Вот видите. И они будут влюбленными всю жизнь. Всю! Почему? Потому что труд — результат их общественной деятельности озаряет и их личные взаимоотношения. А вот вам другой пример. Есть у меня медицинская сестра — Верочка. Она работает превосходно, ее уважают все рабочие «за легкую руку и добрую душу», как они говорят. Недавно выходим мы с Верочкой поздно ночью из здравпункта. В проходной сидит ее взбешенный муж. Вы знаете его — слесарь шестого цеха Викторов — о нем часто повествует «молния», как о бракоделе.
«Чего ты так долго?» — спросил он, свирепо сверкнув глазами.
Я не выдержала и рассмеялась:
«Что с вами? Верочка делала прививки рабочим. Хотите, вернемся и вам сделаем прививку?»
«…от глупой ревности!» — добавила Верочка.
«К сожалению, такой вакцины еще не придумали», — ответила я.
Супруги пошли по улице, и я долго слышала, как они бранились.
На работе Верочка была попрежнему весела, расторопна, энергична. По рекомендации комсомольской организации ее приняли в партию. От соседей Верочки я узнала, что Викторов часто приходит домой пьяным, оскорбляет ее. Выбрав удачный момент, я заговорила с Верочкой о ее семейной неурядице.
И знаете, что она мне ответила? «Ничего, Анна Сергеевна… Одолею беду свою!» И, смахнув рукавом халата слезу, улыбнулась.
— Одолею… — медленно повторил Добрывечер и опустил голову.
Анна переглянулась с мужем.
Добрывечер, наконец, решился первым сделать шаг к примирению с Лизой.
Лиза взяла отпуск в связи с зачетной сессией в институте.
Иван поздно вечером постучался в дверь лизиной комнаты в студенческом общежитии.
В ответ на его стук несколько тонких голосов отозвалось нестройным хором:
— Войдите!
Первое и единственное, что увидел он, отворив дверь и несмело перешагнув порог, — были огромные, напряженно ожидающие глаза Лизы.
Он забыл поздороваться и стоял, широко улыбаясь.
Две девушки, сидевшие рядом с Лизой, многозначительно переглянулись и быстро выскользнули из комнаты, не проронив ни слова.
— Ну, блажь прошла? — спросила Лиза грудным голосом.
— Прошла, Лизунька, прошла! — сдавленно крикнул Иван и кинулся обнимать Лизу. Он покрывал ее лицо и волосы поцелуями, сыпал ласковыми, никогда прежде не произносимыми им словами.
— Задавишь… — слабо отбивалась Лиза, — этакий медведище! И глупый притом… заварил бог знает какую кашу… И себе и мне страдание устроил…
— Глупый, верно, — с тихой радостью подтвердил Иван и вдруг, бешено поиграв глазами, легко поднял Лизу на вытянутых руках к самому потолку. — Вот так и понесу тебя домой. Пускай люди бачуть, шо Добрывечер искупает свою вину!
— Ну, будет, Ваня! — прикрикнула Лиза. Он бережно опустил ее на стул.
— Нет, ты и впрямь глуп, Иван, — сказала она, поправляя волосы. — Разве так искупают вину? Ты забросил работу, захандрил…
— А ты думала, я плясать стану оттого, что Лиза от меня ушла.
— Но как мог ты забыть, о своем долге перед людьми, перед заводом?
— Э, Лизунька, сердце иногда у нас не спрашивает, — произнес он сокрушенно, — но ты права. Дай сердцу волю — заведе в неволю.
Он снова стал целовать ее влажные от слез глаза.
— А все-таки, Иван… не думала я, что ты окажешься таким…
— Я и сам не знаю, как это случилось. Понимаешь, будто ослеп я. Иду днем и ни дороги, ни людей не вижу…
— Сумасшедший!
— Зато теперь я вижу за десятерых. Честное слово!
Они проговорили до позднего вечера и долго сидели, не включая света.
— А теперь, Иван, иди домой, — сказала Лиза, шутливо поворошив рукой его чуб.
— А ты? — испугался Добрывечер. — Я без тебя не тронусь с места.
— Об этом поговорим после зачетов. Знаешь, мы как готовимся с девчонками! Сидим, кто-нибудь из нас читает, остальные слушают. Потом сон свалит одну, другую, а та, что читает, посмотрит-посмотрит да и тоже уснет. Часа через два первая проснувшаяся подымает тревогу, — она ласково толкнула его в спину. — Ну, иди, иди, Иван. Влюбленные, правда, часов не наблюдают, но и от зачетов их не освобождают.
Лиза включила свет и, высокая, стройная, быстро зашагала к двери.
— Девочки! — крикнула она, и голос ее гулко отозвался в коридоре. — Идите сюда! Выведите этого разбойника: он отнял у нас три часа дорогого времени!