Читаем Человек идет в гору полностью

— Странно, — пожал плечами Сладковский. — Как же у него осуществлен выход газовой струи? — Он достал блокнот, нарисовал фюзеляж, задумался. — Вы не помните? — стрельнул он глазами в Павлина.

— По-моему, вот как.

Павлин взял карандаш и стал рисовать.

— Так, так. Стало быть, реактивная игла имеет ход примерно сто семьдесят миллиметров? А как выполнено сопло?

Сладковский подливал в рюмку Павлина коньяку и задавал новые вопросы…

Глава шестая

С утра на стене у конторы цеха появилось красиво оформленное объявление:

«Товарищи! Сегодня лучшему стахановцу нашего цеха Якову Игнатьевичу Зайцеву исполняется двадцать лет со дня рождения. Горячо поздравляем тебя, дорогой друг, и желаем новых успехов в твоей жизни».

А вечером, после работы, в красном уголке цеха собрались все рабочие и служащие первой смены. Пришли представители от других цехов.

Яша Зайцев краснел, в смущении теребил полы своей спецовки.

Чардынцев притянул Якова за плечи и по-русски трижды поцеловал его.

— Поздравляю тебя с большой и счастливой жизнью!

Потом Зайцеву стали вручать подарки. Наташа подарила книгу «Чайка», Шура «Повесть о настоящем человеке» с надписью: «Дорогому комсоргу в день его двадцатилетия от Никиты и Шуры». Гульнур бережно поднесла ему снежной белизны сорочку в целлофановой обертке.

— От имени всех девчат… носи на здоровье!

— Рубашка счастливая. Теперь от девушек отбою не будет! — смеясь, заметила Тоня.

Зайцев взял сорочку и, не выпуская руки Гульнур, сжимал ее с такой силой, что она едва сдерживалась, чтобы не скривиться от боли: минута для подобной гримасы была крайне неподходящей.

— Полагается поцеловать юбиляра! — крикнул Глеб, подмигнув товарищам.

— Да-да! — поддержали озорные голоса ребят. — Поцеловать!

Гульнур, наконец, освободила онемевшую руку и, скользнув по крикунам лукавым взглядом, ответила:

— Согласна… когда Якову исполнится… трижды двадцать!

Все засмеялись.

К Зайцеву подошел дед Ипат. Он положил свою узловатую теплую руку на крутое плечо молодого токаря.

— Счастливый ты! Когда мне стукнуло двадцать лет, я только стружку убирал да за водкой-селедкой для токарей бегал.

И предложь кто-нибудь Путилову либо его акционерной компании юбилей рабочего справить, — подумали б — рехнулся человек. — Дед Ипат достал из кармана штангенциркуль. — На, бери. Еще на Путиловском он мне служил.

Берег я его, в шелковом платочке держал. Бери!

Яков вдруг почувствовал, как у него защипало в главах. Он принял из рук деда Ипата штангенциркуль и обнял старика, крепко прижался к его седой бороде розовым лицом.

Они долго стояли обнявшись — старый и молодой, — а кругом хлопали в ладоши, кричали что-то приветливое и шутливое, шумно двигая стульями.

Когда подошел черед говорить парторгу, Тоня поправила рукой волосы, переглянулась с Чардынцевым и, улыбаясь, начала:

— Обычно на юбилеях не принято говорить о недостатках, но мы отступим от этой не совсем хорошей традиции. Вместе с подарками мы вручим сегодня Якову и наш счет. Не кажется ли тебе, дорогой юбиляр, что ты засиделся на трех нормах? Слов нет, три нормы — хороший показатель. Но предел ли это для Якова? Неужели нельзя двигаться дальше?

Теперь второй вопрос. Вы знаете, какая сейчас пародия распевается по цеху?

Соколы Якова,низко вы летаете:без штурма без всякоговы план не выполняете.

Вот от чего не освободилась твоя бригада, милый юбиляр!

Чардынцев улыбался. Он был доволен речью парторга второго механического.

Яша Зайцев глубоко и часто дышал, словно он только что пробежал большую и непривычно трудную дистанцию.

Яркая кровинка комсомольского значка алела на отвороте темной спецовки.

— Спасибо!.. За дружеские слова… за подарки. Особое спасибо Антонине Сергеевне! Она нарушила юбилейную традицию и хорошо сделала. Мы принимаем ее слова как наказ партийной организации нашей бригаде. Низко мы еще летаем, правильно поют про нас! — Зайцев обливал пересохшие губы, шумно перевел дыхание. На круглых щеках его зыбились лукавые ямочки. — Только и я нарушу традицию, товарищи! Обычно юбиляры не просят подарков, а я, пользуясь случаем, прошу у Ивана Григорьевича подарка.

Добрывечер встретил его слова доброжелательным вниманием. «Интересно, что ты еще надумал, милый мой?». — было написано на его лице.

— Я прошу немного: переоборудовать станки в нашей бригаде.

— Мы их недавно переоборудовали! — ответил Добрывечер.

— Слышали, от нас требуют новых скоростей, а для этого нынешней мощности не хватает.

— Конкретно, что же вам надо, хлопцы? — спросил Добрывечер, вынимая блокнот.

— Первое: вместо пятикиловаттных установить моторы в тринадцать с половиной киловатт.

— Не знаю, достанем ли сразу… — неуверенно проговорил Добрывечер, записывая.

Ребята из зайцевской бригады разом всполошились:

— А уж это вы побеспокойтесь!

— Не знаю — легче всего сказать!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Лекарь Черной души (СИ)
Лекарь Черной души (СИ)

Проснулась я от звука шагов поблизости. Шаги троих человек. Открылась дверь в соседнюю камеру. Я услышала какие-то разговоры, прислушиваться не стала, незачем. Место, где меня держали, насквозь было пропитано запахом сырости, табака и грязи. Трудно ожидать, чего-то другого от тюрьмы. Камера, конечно не очень, но жить можно. - А здесь кто? - послышался голос, за дверью моего пристанища. - Не стоит заходить туда, там оборотень, недавно он набросился на одного из стражников у ворот столицы! - сказал другой. И ничего я на него не набрасывалась, просто пообещала, что если он меня не пропустит, я скормлю его язык волкам. А без языка, это был бы идеальный мужчина. Между тем, дверь моей камеры с грохотом отворилась, и вошли двое. Незваных гостей я встречала в лежачем положении, нет нужды вскакивать, перед каждым встречным мужиком.

Анна Лебедева

Проза / Современная проза