Человек идет в гору

— Соревноваться, — так уж всем: и начальству и нам!

«Ишь, токарята! — удивился про себя Добрывечер, — давно ли из ФЗУ пришли, а уже с начальством басом разговаривают!»

Он вспомнил четверостишие в последнем номере «Резца».

У Зайцева фабзайцы
Дают две нормы кряду,
И знает твердо Зайцев:
Взять верх — его бригаде!

— Второе, — продолжал диктовать Яша: — заменить ременную передачу фланцмотором. Третье: вместо трехкулачкового патрона поставить пневматический.

— Послухайте, хлопцы, — хитровато прищурился Добрывечер, — вы все просите, а шо же вы собираетесь дать сами?

— А это вы потом увидите, — коротко ответил Яша.

— Согласен! — сказал Добрывечер, протягивая Зайцеву руку. — Цех набирает добрый темп. И твоя бригада в нем далеко не последний винтик.

— Спасибо, Иван Григорьевич! — проговорил Яша, сжимая пальцами крепкую, будто из железа, ладонь начальника цеха.

Девчата неожиданно расступились, и белый, сверкающий перламутровыми ладами баян разливисто заиграл плясовую.

Чуб Вани Никифорова лихо повис над быстрыми пальцами.

— Шире круг! — крикнула Наташа и, выйдя не середину, лебедем поплыла к Зайцеву, в лад шевеля плечами.

Яша сбросил спецовку, расстегнул ворот рубахи и начал отбивать ногами безудержную, отчаянную дробь. Потом, лихо раскинув руки, пошел вприсядку, волчком завертелся вокруг Наташи.

— Вот это скорость! Тысяча оборотов в минуту!

— Наташа! Не подводи бригаду! — подзадоривали со всех сторон. Уже бисером пота густо покрылось распаленное лицо Наташи, и Никифоров чаще косил глазами на танцоров, а Яша плясал и плясал, выбрасывая все новые коленца, неистовый и счастливый…

Добрывечер лично руководил переоборудованием станков бригады Зайцева. Когда Петр Ипатьевич стал устанавливать проводку для сжатого воздуха и какой-то новый неизвестный агрегат, Яша озадаченно спросил:

— А это что за штука?

— Не штука, а тормоз, — поправил Петр Ипатьевич, — Иван Григорьевич изобрел.

Добрывечер улыбнулся:

— Сколько раз, Яша, тебе приходится останавливать станок за смену?

Зайцев пожал плечами:

— Бог его знает… не считал!

— Напрасно! А все-таки приблизительно сколько?

— Ну, раз триста, не меньше.

— Триста, — повторил Добрывечер. — А эта штука дает возможность экономить на каждой остановке тридцать секунд. Посчитай, сколько времени подарил я твоей бригаде?

— Сто пятьдесят минут… Два с половиной часа в смену! — воскликнул Зайцев, и на заалевшем лице ярче-проступили золотистые колоски бровей. — Спасибо, Иван Григорьевич!

— Погоди благодарить. Я мужик корыстный: дал вам два с половиной часа, а потребую в три раза больше.

— Дадим! — уверенно ответил Зайцев.

Добрывечер переглянулся с Петром Ипатьевичем.

— Мне рассказывали, — проговорил он, — что ты сконструировал какие-то мудреные кулачки.

«Ну вот, уже все знают!» — подумал Яша и широко улыбнулся. Он не умел скрывать своих замыслов. Только возникала в нем какая-нибудь идея или предложение, как он уже рассказывал о них товарищам.

— Да, Иван Григорьевич! — произнес он гордо. — Эти кулачки… вернее, комбинации кулачков позволят нам решить немало вопросов. Помните, вы советовали нам подбирать наиболее выгодный технологический режим, комбинируя скорость, подачу и глубину резания? Вот мы и стали добиваться увеличения мощности станка. Но секрет все-таки не столько в мощности, сколько в способе крепления детали. Мы направили свои поиски в этом направлении…

— Интересно! — заметил Добрывечер. — А все же кто это мы?

— Наташа, я, Сережа Поздняков, Петр Ипатьевич помогал.

— Покажи-ка кулачки, конструктор. Кстати, как у тебя дела с учебой в институте?

— На второй курс перешел.

Зайцев достал из инструментального ящика кулачки.

Кулачки были и впрямь оригинальны по конструкции и, главное, открывали широкие возможности для их применения при обработке и других деталей. Теперь токарь получал возможность обрабатывать деталь с одной установки вместо прежних трех.

В первый день после переоборудования станка Яша дал семьдесят шкивов вместо прежних девяти штук.

* * *

Завод еще не знал о прорыве. До конца ноября оставалось десять дней и по старым временам собственно только они и решали судьбу программы. Но теперь стало уже очевидным: план выпуска самоходных комбайнов будет сорван.

В кабинете сидело четверо: Булатов, Мишин, Солнцев и Чардынцев. Все напряженно молчали.

— Вы понимаете, что произошло? — все более мрачнея, проговорил Булатов. — Тысячи людей ежедневно отдавали свой труд, свою энергию большому делу, они шли за вами, а вы куда их завели, командиры?

Глухо тикали стенные часы, словно кто-то пристыживающе прищелкивал языком.

— И главный виновник ты! — обернулся секретарь обкома к Мишину. Тот сидел, не опуская головы, — злой, отчаянный и изумленный. — У тебя горячее сердце. И энергии море! Это-то и подкупило нас. Но не сумели мы разглядеть порочный стиль твоей работы, стиль героя-одиночки.