Человек идет в гору

Но Степан уже увидал с высоты крыльца шагавшего за плетнем светлоголового парня с удочками и корзинкой в руках.

— Алешка! — весело крикнул он.

Алешка на мгновение застыл, будто его пригвоздил к земле этот неповторимо родной голос, потом бросил корзину и удочки, перелетел через плетень с сумасшедшими от радости глазами.

— Задавишь, ядреный пескарь, — ласково отбивался Степан. — Чую: силы набрался.

— Мы с маманей… много о тебе думок передумали, — ломким голосом проговорил Алешка.

— Чего обо мне думать-то! Ты, Алексей, о себе мозгой пораскинь. Время нынче строгое: не в ту сторону шагнешь — увязнешь, ровно теленок в болоте.

— Я с тобой, тятя, — твердо сказал сын. — Заплутаюсь я тут возле Старшинова-то. Возьми на посудину.

— Посудину! — обиженно передразнил Степан. — Боевой корабль Волжской флотилии — вот это что, если хочешь знать!

Но в глазах светлела улыбка: он был доволен решением сына. Степан привлек к себе жену.

— Слышь, Стеша, правильный курс проложил Алешка! Не перечишь?

Стеша не стерпела, припав к плечу мужа, громко зарыдала.

— Ну, пошла бабья канитель! Мы, чай, ее на японскую войну идем, а здесь, на Волге, рядышком.

— В горницу даже не зашел… будто немил тебе дом родной, — давясь слезами, простонала Стеша.

— Так я на самую малость… повидаться только… — смущенно оправдывался Степан. Он ласково гладил волосы Стеши, утирал ладонью с ее лица слезы. Целовать жену при сыне он стеснялся.

— На самую малость… — незлобиво укоряла Стеша, — а Алешку отобрать успел.

— Кто же его отбирал? Он сам по доброй своей воле.

Так стояли они втроем, тесно прислонясь друг к другу, пока снова не заревел гудок — требовательно и нетерпеливо.

Стеша проводила мужа и сына до буксира. Потом долго стояла на высоком берегу — задумчиво-печальная, стройная, под молодой березой, прощально махавшей тонкими ветвями…

Снова отбирала у нее Степана жестокая судьба. И Алешка увязался с отцом…

Но на этот раз Степан уходил со спокойной и светлой решимостью отстоять что-то такое, что больше и значительнее самой его жизни…

Алексей воевал рядом с отцом. Их принимали за братьев, так быстро ширился и крепчал в плечах сын, по росту уже догнав Степана.

В двадцатом году Степана тяжело ранило в грудь из пулемета. Алексей привез отца в Рыбаково, а сам, получив назначение на курсы красных командиров, уехал в Москву. Так вместе с боями отгремела и его суровая юность.

Мать писала вскоре, что отец умер через две недели после отъезда Алексея. Его похоронили на берегу Волги у молодой березки.

Алексей приезжал к матери часто, едва ли не каждое лето. Он любил родные места, и особенно Волгу, любил слушать рассказы матери о переменах на селе и сам с восхищением смотрел на все новое, что беспрестанно нарождалось в Рыбакове.

Но за год до финской войны его наезды к матери прекратились: работы было так много, что командование отпуск Чардынцева перенесло на следующее лето. Затем начались боевые действия по защите Ленинграда от белофиннов.

С тех пор военная служба водила его по фронтовым дорогам, и к матери он смог приехать только после окончания Отечественной войны.

Выйдя в отставку, Алексей поначалу растерялся. Все его молодые годы прошли в армии и теперь предстояло овладевать «новым участком» жизни.

Он решил поехать к матери, отдохнуть, поразмыслить — куда себя теперь определить, но уже вознамерившись купить билет на пароход, передумал и пошел в областной комитет партии.

Секретарь обкома Булатов принял его поздно вечером. Невысокий, очень широкий в плечах мужчина, с густой шевелюрой седых волос и прямодушным выражением лица, протянул Алексею руку.

— Здравствуйте, товарищ Чардынцев.

Алексея смутило, что его назвали по фамилии, будто уже известного здесь человека. Он собирался сделать длинное вступление о причинах, побудивших его прийти на прием к секретарю обкома, но почему-то просто сказал:

— Я из здешних мест. Рыбаковский.

— Знаю, — кивнул Булатов. — Отец ваш здесь прославился в гражданскую войну.

— Хотел бы посоветоваться насчет работы, — продолжал Алексей. — Из армии я ушел по состоянию здоровья.

— Работу мы вам найдем, а вот со здоровьем дело сложнее. Чем болеете?

— Пуля в легких. Но она мне нисколько не мешает.

— Нисколько? — переспросил Булатов и почему-то повеселел: — Вы, кажется, из той породы людей, для которых труд — самое верное лекарство! Ну, что ж, подумаем… Вы не хотите ли на партийную работу?

Алексей помолчал, потом улыбнулся:

— Для меня, товарищ Булатов, любая работа — партийная.

— Верно! Образователь «Семнадцатой республики» должен быть хорошим организатором.

— Откуда вы знаете? — спросил Алексей.

— Вопрос праздный. Я думаю, что вам надо все-таки отдохнуть. Наберитесь терпения. Потом мы дадим вам работу.

И вот он снова в родном селе. Вон за оврагом Шайтанка, где Чардынцев любил ловить с дружками раков.

В гущине орешника сверкнула лисица-огневка, и у Алексея азартно перехватило дыхание. Мягкий ветер доносил ароматы пчелиных сотов, пряного укропа… Тихо шептались неугомонные сплетницы-осины, а вокруг них толпились любопытные березы.