— Ничего, — отшучивался Иван, — у меня спина широкая. Не веришь, цепляйся и тебя вместе с твоим цехом увезу.
И снова виделись ему глубокие и чистые глаза Лизы…
Иван перебирал в уме каждого своего рабочего и находил в них новые возможности для повышения производительности труда. Он учил людей изготавливать новые приспособления, глубоко продумывать рабочие процессы.
— Ты плохой токарь, — говорил он какому-нибудь востроглазому пареньку, — дятел! Носом работаешь, а не головой.
— Как? — удивлялся токарь. — Я даю норму аккуратно.
— Даешь норму. А нам нужно, чтобы ты две нормы выполнял.
— Не выжать, Иван Григорьевич.
— Вот я и говорю — дятел! А ты научись вносить рационализацию. Ищи скрытый капитал. Внимательно присмотрись к своему хозяйству, не думай, что оно маленькое.
Добрывечер «брал шефство» над этим токарем: давал ему техническую литературу, наблюдал его работу, указывал недостатки.
Паренек обретал смелость, работал увереннее и правда не на много, но повышал выработку.
— Пять процентов сверх нормы! — восклицал Добрывечер. — Ого!
— Да ну, Иван Григорьевич… Смеетесь вы! — смущенно бормотал паренек.
— Нисколько не смеюсь! Помножь эти пять процентов на весь цех, на весь завод — сколько получится? Это, брат, большое дело. Поздравляю! Теперь ты уже, извиняюсь, не дятел.
Добрывечер искал нового «подшефного». Так находил он скрытый капитал, и в этом был один из главных секретов первенства второго цеха.
Домой он приходил неизменно веселый. Усталость как рукой снимало. Лиза встречала его мягкой улыбкой. Он целовал ее в губы, потом они долго сидели обнявшись, прислушиваясь, как вьюжили чувства.
Если бы у него художник спросил, как рисовать счастье, он не задумываясь ответил бы: рисуйте Лизу.
Однажды, строго глянув ему в глаза, Лиза сказала:
— Не кажется ли тебе, Иван, что наша медовая пора затянулась? Соловьи и те поют какой-нибудь месяц, а потом умолкают.
— Разве молчание лучше песен? — спросил он, улыбаясь, но сердце его тревожно екнуло.
— Песни хороши тем, что они коротки. Ты забыл, что я все еще студентка.
Лиза была права. Он оторвал ее от учебы, не сдержал своего слова помочь ей стать инженером. Но смутный страх просачивался в его душу.
Он боялся потерять любовь Лизы. Как человек, неожиданно обретший огромное богатство и чувствуя, что оно им незаслужено, он опасался так же неожиданно лишиться его.
— А может погодим годок-другой, — осторожно вставил Иван, пробуя ее решимость.
— Пока будем годить, — успеем детей народить. А там уж не до института.
Пришлось, скрепя сердце, уступить настойчивому требованию жены. Она стала заниматься на втором курсе вечернего отделения авиационного института и поступила на завод технологом во второй механический цех.
Соловьиная пора миновала. По вечерам Лиза поздно задерживалась на семинарах, занятиях студенческого-научного общества, комсомольских собраниях.
Дома не было прежнего уюта, радиоприемник поседел от пыли. Приходя с работы, Иван заставал на столе приколотую к скатерти записку:
«Картошка на балконе, масло в шкафу. Погрей и съешь. Если мало — вскипяти чаю. Л.»
Иван, не раздеваясь, валился на кровать, положив-ноги на стул. «Картошка на балконе, Лиза в институте», — молча иронизировал он, вздыхая. Нет, не картошки нехватало ему, а самой Лизы, ясного света ее глаз, теплоты улыбки.
«Эгоист! — ругал он себя, — ты думаешь только о себе. А ей ведь тоже надо учиться». К сердцу подбирался ледяной холодок ревности.
«Ох, Лиза, нелегко любить тебя… нелегко!»
Иван лежал с открытыми глазами. Поздно ночью, заслышав звук отворяемой двери, он облегченно вздыхал. Не ночь, а солнечное утро сверкало уже во всем мире!
На очередной «диспетчерке» к Добрывечеру подсел Сладковский.
— Вы что-то похудели, Иван Григорьевич, — сказал он, приветливо улыбаясь, а зеленые глаза глядели цепко и холодно, будто прицеливались.
— Старею, Виктор Васильевич, — пытался пошутить Добрывечер, но осекся: он не был расположен к шуткам, да и старая неприязнь к Сладковскому придавала их разговору мрачную окраску.
Сладковский заговорил о росте брака в механическом цехе и о том, что, по его мнению, Добрывечер не представляет себе всей опасности, вытекающей из этого факта.
— Брак вас может потащить ко дну, Иван Григорьевич. Скорее снимите со своей шеи этот камень. И все оттого, что безбожно нарушаете технологию.
Потом снова, прицелившись взглядом, Сладковский спросил:
— Лиза, я слышал, опять занимается в институте?
— Да, — едва слышно ответил Добрывечер.
— Кстати, я недавно узнал, что Лиза — превосходный конькобежец. Она завоевала первое место среди женской команды города. Неожиданный талант, не правда ли?
Добрывечер не умел скрывать своего душевного состояния. Нахмуренные брови его поднялись кверху, лицо выразило удивление и растерянность.
«Лиза — победитель в городском соревновании? Не знал. Почему она мне не сказала?»
А Сладковский продолжал меткий прицельный огонь:
— Говорят, у нее отличный тренер. Заслуженный мастер спорта. И, представьте, совсем еще молодой человек. Не знакомы?