Читаем Человек идет в гору полностью

Конечно, Виктор и виду не показывал, что Лиза его сколько-нибудь интересует. Наоборот, встречая ее на улице, притворялся чем-то очень занятым, правда, он всегда при этом приосанивался. В школе Виктор говорил с ней пренебрежительно-насмешливым тоном, больно дергал ее за косички, либо прилаживал к ним бумажки с изображением разных страшилищ. Лиза часто плакала из-за его проделок, а он тихонечко, углами губ, посмеивался. Это точно соответствовало девизу, вычитанному им из купленного на базаре у какого-то прыщавого субъекта флирта цветов. Орхидея: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и тем ее вернее губим средь обольстительных сетей». (Виктора нимало изумило бы, когда б ему сказали, что эти слова принадлежат Пушкину.)

Мать Виктора, ординатор городской больницы, самозабвенно влюбленная в своего «единственного мальчика», до десятого класса пестовала его, как малое дитя.

— Ты слишком груб с ребенком, — выговаривала она мужу, темнолицему высокому мужчине, работавшему капитаном речного парохода — трамвая «Ударник». — Он видит от тебя не ласку, а одни попреки.

— С ним надо быть не только грубым, — отвечал отец Виктора, и лицо его темнело еще больше, — с ним надо быть лютым. Ты со своей телячьей нежностью превратила его в самолюбивого барчонка. Погляди, сколько в нем презрения к людям. Даже отца он называет «вагоновожатым», «перевозчиком», вкладывая в это какой-то унизительный смысл. Его надо бросить в котел трудностей, житейских невзгод и выварить из него сахарин твоих восторгов.

— Неправда! — вспыхивала она и прижимала к себе Виктора, который по росту уже обогнал мать. — Наш мальчик умнее других, поэтому он и видит людские пороки.

— Сначала надо полюбить людей, а потом искать в них пороки, — отвечал отец.

— Толстовщина! — бросал Виктор, отстраняясь от настойчивых ласк матери.

— Видишь? Он уже научился подвешивать ярлычки. У него уже все карманы набиты ими. Личинка превратилась в куколку. Скоро из нее выпорхнет такая бабочка, что ты ахнешь, — да поздно будет. И запомни, люди за это не скажут нам доброго слова!

Кончалось тем, что отец уходил на работу злой, вконец расстроенный, мать плакала, а Виктор, тайком вытащив две трехрублевки из пачки денег, лежавшей на комоде, отправлялся смотреть футбольный матч либо заходил в школьный химический кабинет. Здесь допоздна возилась с кислотами, порошками, колбочками старая учительница Надежда Васильевна. Виктор был здесь частым гостем. Химия привлекала его своей таинственностью, магической силой каких-нибудь нескольких капель кислоты, вызывавших бурную реакцию в растворе. За этими бурями в колбе мерещились грозные явления природы — извержения вулканов, землетрясения, столкновения планет.

Впрочем, увлечение химией не мешало Виктору использовать одну странность учительницы. Надежда Васильевна — маленькая сухонькая старушка страшно много курила. Открыв, пачку «Казбека», она прикуривала от пламени спиртовки и, затянувшись, клала папиросу где-нибудь на край стола среди хаоса колбочек и трубок.

Виктор слюной гасил папиросу и клал ее в карман. Надежда Васильевна доставала новую, опять повторялась прежняя история.

Таким чертополохом рос Виктор.

Степана он ценил за смелость и твердость характера: Степка с малых лет был вожаком ребят всей улицы. В бесчисленных мальчишечьих баталиях росла слава о его бесстрашии. Виктору было приятно иметь такого знаменитого друга, ходить с ним по городу, не боясь подвергнуться нападению представителей враждебного лагеря. Но с годами привязанность его к Степану перерастала в тайную неприязнь — пощечина за срезанные у учителя математики очки засела в сердце острой занозой.

Он много раз приглашал в кино Степана и Лизу (так никто не догадается о его любви к ней). В темноте зала он чувствовал тепло лизиного плеча. Слегка кружилась голова, и не на экране, а в воображении виделись ему иные картины.

Позднее, уже в десятом классе, Виктор неожиданно понял, что дружба Степана и Лизы зашла дальше, чем он предполагал.

Но беспокойное чувство мучило его недолго. Он был уверен, что на самом-то деле она любит его, Виктора, и, встречаясь со Степаном, лишь скрывает свои истинные чувства, дразня Виктора.

«Чем меньше женщину мы любим, тем легче…» — вспоминал Виктор и самодовольно улыбался.

Так подошел последний май их школьной жизни.

Все трое решили поступить в Харьковский авиационный институт.

Но не черемухой, не цветами усыпала их путь эта навек памятная десятая весна. Раскаты войны ударили из края в край. Тучи поднятой взрывами земли нависли над городом, заслонив все, что было светлого и радостного у людей.

Лиза вспомнила прощание со Степаном. Они пошли а парк к любимой скамейке над обрывом. Душистая пена акаций сбегала к реке. Синий лес из подернутой полуденным маревом дали глядел сумрачно, будто и ему была печальна разлука.

Степан и Лиза стояли молча. Слов не было. Крепко сплелись пальцы их рук.

— Степочка… — сказала она, превозмогая закипавшие слезы, — мне не стыдно признаться… один ты у меня!.. Один на всем свете!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Лекарь Черной души (СИ)
Лекарь Черной души (СИ)

Проснулась я от звука шагов поблизости. Шаги троих человек. Открылась дверь в соседнюю камеру. Я услышала какие-то разговоры, прислушиваться не стала, незачем. Место, где меня держали, насквозь было пропитано запахом сырости, табака и грязи. Трудно ожидать, чего-то другого от тюрьмы. Камера, конечно не очень, но жить можно. - А здесь кто? - послышался голос, за дверью моего пристанища. - Не стоит заходить туда, там оборотень, недавно он набросился на одного из стражников у ворот столицы! - сказал другой. И ничего я на него не набрасывалась, просто пообещала, что если он меня не пропустит, я скормлю его язык волкам. А без языка, это был бы идеальный мужчина. Между тем, дверь моей камеры с грохотом отворилась, и вошли двое. Незваных гостей я встречала в лежачем положении, нет нужды вскакивать, перед каждым встречным мужиком.

Анна Лебедева

Проза / Современная проза