Человек идет в гору

Ее подруга Валя Садовникова решила поступить-в институт морского флота.

— Через пять лет — штурман! — срывающимся от счастья голосом говорила Валя.

Наташа глядела в круглые, всегда чему-то удивленные глаза подруги и недоверчиво думала:

«Валька — и вдруг штурман! Смешно!»

Наташа вспомнила, что Валя каждую отметку обильно смачивала слезами: если двойка — от огорчения, если тройка или четверка — от радости. Никто не помнил, чтобы она получила по какому-нибудь предмету пятерку. Девочки по этому поводу шутливо говорили, что преподаватели щадят Валю: получив пятерку, она плакала бы всю неделю…

Многие одноклассницы поступали в педагогический и медицинский институты.

— Ну, а куда ты? — спрашивали у Наташи.

— Я иду на завод. Хочу быть токарем, — строго сдвигая подковки бровей, отвечала она подругам.

Мечта эта давно зрела в ее душе. За ужином Петр Ипатьевич рассказывал о событиях на заводе.

Завод, как большой и очень близкий друг, был неотъемлемой частью духовного существования всей семьи.

Всякий раз, приходя с работы, Петр Ипатьевич приносил какую-нибудь новость. Старался он рассказывать ее не сразу, приберегая до того момента, когда жена уберет со стола и он с неторопливой солидностью начнет скручивать цыгарку.

Но из этих стараний часто ничего не получалось. Едва перешагнув порог, Петр Ипатьевич начинал многозначительно улыбаться и, не успев даже умыться, бросал свое короткое:

— Светлый месяц!

— Что? — спрашивали Марфа Ивановна и Наташа одновременно.

— Сегодня у нас опять отчудили…

Слово «отчудили» еще ничего не проясняло — оно могло одинаково относиться и к плохому и к хорошему событию на заводе.

Наташа захлопывала учебник, а Марфа Ивановна останавливалась посреди комнаты, продолжая держать в руках то, с чем заставало ее восклицание мужа.

Петр Ипатьевич садился на краешек стула и мягким голосом певуче начинал:

— Ибрагимов-то, светлый месяц! Рационализаторское бюро подсчитало, сколько кто за год экономии дал. И получилось по самым наиточнейшим подсчетам… У нас этим делом инженер Сурков занимается, у-у, до чего дотошный мужик: за каждой наипоследней копейкой, ровно поп за прихожанами, гоняется. Давеча…

— Ну, подсчитали, — нетерпеливо вставляла Наташа, не давая ему уклоняться в сторону.

— Подсчитали, светлый месяц! И вышло, что Ибрагимов дал заводу чистой экономии… — Он обводил жену и Наташу предупреждающими глазами: — Сто тысяч рублей!

Он умолкал, проверяя, какое впечатление произвели его слова, и, не переставая улыбаться, продолжал:

— Из нашего, второго механического… два молодца — Глеб Бакшанов и Яшка Зайцев дали годовой экономии по семьдесят пять тысяч рублей!

Наташа слышала об Ибрагимове и Зайцеве уже не раз. В ее представлении это были красивые молодые люди, высокие, с серьезными, даже очень строгими глазами.

И потому в ней вызывали обиду хоть и восторженные, но, по ее мнению, принижающие их слова Петра Ипатьевича:

— Невидные вроде пареньки, а сколько мозговитости в себе содержат!

Глеба Наташа знала хорошо. Внук Петра Ипатьевича часто приходил то за бреднем (он тоже был пристрастен к рыбалке), то за паяльной лампой, либо бархатным напильником. Наташа, теребя косички, задумчиво склонившись, сидела над задачником.

Глеб нарочито громко разговаривал с Петром Ипатьевичем, но Наташа, хоть и прислушивалась к голосам на кухне, из своей комнаты не выходила. Она не могла простить заносчивому мальчишке обиды, которую он ей нанес однажды. Это случилось в Октябрьские праздники. В доме главного конструктора завода Николая Петровича Бакшанова собралась вся на диво большая семья. В красном углу сидел прадед Ипатий Николаевич, степенно поглаживая бороду и щурясь от счастья. Справа — дед Петр Ипатьевич с бабушкой Марфой Ивановной, слева дед Сергей Архипович с бабушкой Анной Спиридоновной. Потом — Николай Петрович и Анна Сергеевна, тетя Тоня и наконец — правнуки Глеб и Наташа.

Захмелев от первой же рюмки — много ли старику надо? — Ипатий Николаевич подозвал к себе правнуков и, обняв их, заговорил ласковым баском:

— Ну, молодые люди, как собираетесь вы шагать в жизни, — по узким закоулочкам, где тихо и дремотно, либо по широкой дороге, а?

— По широкой! — дружно ответили правнуки.

— Ишь вы! — одобрительно крякнул старик. — Ну, а кем хотите стать?

— Я — токарем! — ответил Глеб решительно.

— И я! — поддержала Наташа. Глеб насмешливо хмыкнул:

— Глупо! Девчонка не может быть токарем.

— Может! — воскликнула Наташа и прикусила задрожавшую нижнюю губку. — Может! Может!

Глаза Наташи наполнились слезами. Все шумно засмеялись.

— Правильно, девка! — растроганно отозвался прадед. — Держи курс на трудное, — крепче пустишь корни в жизнь.

Наташа отказалась сидеть рядом с Глебом и примостилась между Петром Ипатьевичем и Марфой Ивановной.

Теперь, слушая Петра Ипатьевича, Наташа вспомнила об этом и строго свела брови.

Старик переходил уже к другому событию.

— Добрывечер сорвал подачу деталей на сборку.

— Чего же его не снимут, Добрывечера-то? — гневно сверкнув цыганскими глазами, спрашивала Наташа.