Человек из красного дерева

Она посмотрела ясными большими глазами, подумала и спросила:

– А мама моя где?

– Нет у тебя мамы, – ответил за меня Читарь. – Ты не живая, не мёртвая, деревянная, издолбленная, и сопричтена к овцам избранного стада Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым.

Она снова подумала. Ткнула пальцем в грудь Читаря.

– Бог Отец – это ты?

Читарь всплеснул руками.

– Нет. Конечно, нет! Я твой брат, единоплеменник.

– А где Бог Отец?

– Всюду.

– Я его увижу?

– Ты его уже видишь. Всё, что есть вокруг, создано его волей. Он есть начало и конец, альфа и омега.

Я оглянулся на восток: небо изменило цвет. Солнце вставало.

За хлопотами вокруг новорожденной Евдокии мы забыли о большой фигуре.

Работая так быстро, как только возможно, мы с Читарем разгребли в четыре руки головешки и груды углей, где-то сырых, где-то ещё горячих, выволокли с пожарища статую Параскевы, отнесли в лес, за пятьдесят шагов, там прикопали её, закидали мхами – и тщательно замели следы.

К рассвету, под солнцем, примятая нашими ногами трава расправится, – была надежда, что статую не найдут. Она пролежит в лесу день или два; при первой возможности я вернусь и заберу её.

5

Потом мы ушли, в предутреннем плотном тумане. Двое чёрных, чумазых мужчин, голых по пояс, в грязных штанах и ботинках, – и столь же чумазый ребёнок в набедренной повязке.

Что я мог сделать?

Дойдя до деревни, обворовал соседей. Украл всё, что висело и сохло на бельевых верёвках. Со двора бабки Лабызиной стащил хлопчатый кухонный фартук – из него получилась хорошая накидка для девочки, почти платье. Со двора деда Козыря украл штаны, отдал Читарю.

Вторую кражу совершил сгоряча и напрасно: что в старых, чёрных штанах, что в новых, чистых, – Читарь выглядел одинаково кошмарно.

Не могло быть и речи о том, чтоб нам троим появиться в людном месте. Попытайся мы войти в маршрутное такси – водитель просто не пустил бы нас, вытолкал силой. Из наших волос сыпалась чёрная зола, мы распространяли запах гари на много метров вокруг.

Кроме того, пожар не прошёл для меня и Читаря бесследно. Температура была слишком высока. Два листа теплонепроницаемого асбеста спасли наши тела от сильного повреждения, но всё же спины обгорели, причём у Читаря – гораздо сильней.

– Пойдём пешком, – сказал Читарь. – Вдоль дороги. До моего дома тридцать километров. К вечеру доберёмся.

Он посмотрел на девочку.

– Слышишь меня? Весь день будем пешком идти, по лесу. Ко мне домой пойдём.

Евдокия кивнула.

Красивая, верно сложенная девочка с большими умными глазами, с ловкой и лёгкой походкой.

Пока шагали от деревни до трассы – она сорвала тонкую ветку, заплела узелок и забрала свои волосы под него, пониже затылка: открылся высокий лоб, и всё лицо сделалось свежим, по-настоящему девчоночьим.

Я не понимал, кто она и как с ней разговаривать.

Каждый из истуканов в прошлой жизни был святым образом.

Были те, кто существовал в образе Христа. Были те, кто существовал в образе Богородицы и Марии Магдалины. Другие воплощали Илью-пророка, Николая-угодника, Андрея Первозванного, святую Февронию, святого Дионисия, святую Ольгу, святую Параскеву.

Но эта девочка была совсем другая. Она не воплощала ничей образ. Она была создана как малая рабочая модель, как трёхмерный эскиз. В её существовании не было высшего смысла – только производственная необходимость.

Если бы нам удалось поднять большую фигуру, Параскеву, – то малую я бы впоследствии распилил на пластины, собрал бы очередной сундучок или ларчик, подарил бы кому-нибудь.

Теперь эта малая фигура, вырезанная исключительно по рабочей надобности, ожила, восстала – и шагала рядом со мной, ловко выбирая место, куда ступить.

Рассветный апрельский лес – холодный, почти враждебный, полный шума капель, падающих с ветвей, – надёжно скрывал троих пешеходов от посторонних глаз, однако идти было нелегко: то мхи, то бурелом, то болотины, то овражки с глинистыми скользкими краями. Вскоре я потерял ощущение времени; лес был примерно такой же, как три столетия назад, и сам я был примерно такой же, ничего не изменилось: точно так же пели птицы, приветствуя солнце, точно так же звенели первые весенние комары, самые злые подлетали – и тут же пропадали несолоно хлебавши: от деревянного тела не напиться кровушки.

Ближе к полудню сделали перерыв, наломали лапника, присели.

– Устала? – спросил Читарь.

– Нет, – ответила Евдокия, – но мне скучно. Долго ещё идти?

– Долго, – сказал Читарь. – Привыкай. Вся твоя жизнь пройдёт в пути. С одного места на другое. Иначе люди догадаются, что ты деревянная.

– И что будет, если догадаются?

– Убьют.

– За что?

– За то, что деревянная.

– Но я ничего не сделала.

– Как же не сделала? Ты родилась. Вопреки всей науке, вопреки законам.

– Я виновата в том, что родилась?

– Получается, так.

– И вас тоже хотели убить?

– Ещё до рождения. Кого сожгли, кого разрубили на куски, кого в сугроб выкинули. Многие погибли. Некоторые уцелели. Но доверять людям мы не можем, мы от них прячемся. И тебе тоже придётся прятаться.

Читарь поморщился, завёл руку за спину, потрогал спину.