Человек из красного дерева

О бессмертии я не думал, мне его никто не обещал. Однако со мной не происходило никаких возрастных изменений, я никогда ничем не болел, дух мой был неизменно твёрд. Менялся только мой разум: накапливал знания и опыт. Люди вокруг непрерывно воевали, царей душили шарфами и взрывали бомбами, а разум год от года становился всё безмятежнее, шептал мне: это всё уже было, было, было. Помнишь, как декабристов вешали? Помнишь, как над головой Достоевского сломали шпагу? А холеру, “собачью смерть”, в 1830 го- ду? Двести тысяч человек полегло? Помнишь, как дрались в Крыму с англичанами? А в Болгарии – с турками? Как строили храм Христа Спасителя? Сорок лет строили, для смертных людей – целая эпоха! Всё было, всё движется по кругу, человеки не меняются, то разбрасывают камни, то собирают, то снова разбрасывают. И ты, деревянное идолище, – такой же человек, как они, тоже не меняешься, в тот же самый круговорот вовлечён. Деревянный, но не посторонний: суть твоя такая же. Иди к ним, служи им, будь с ними заодно!

И я пытался.

Я хотел быть человеком.

Всё мечтал: однажды поранюсь топором, хватану по пальцу неосторожно – и вдруг потечёт кровь. И сердце заколотится в груди. И волосы поседеют, и зрение ослабнет, и зубы выпадут, а потом – я умру, смеясь от счастья, слабый, смертный, настоящий.

В России стали строить железные дороги. Главной из них считалась грандиозная Транссибирская магистраль.

По стране пролегли тысячи и тысячи километров стальных путей.

А стальные рельсы укладывались на деревянные шпалы: на один километр железного пути – две тысячи шпал. Точное количество рассчитывали инженеры, это называлось красиво: “эпюра укладки”.

Сначала использовали любое доступное дерево, но со временем сошлись на сосновых и еловых шпалах, как наиболее дешёвых и удобных в изготовлении.

Каждая шпала служила едва четыре года.

Ежедневно тысячи путевых обходчиков шагали вдоль полотен, выискивая дефекты рельсов и шпал. И если видели сгнившую шпалу – вызывали рабочих. Старую шпалу вынимали, новую ставили.

Лес для производства шпал валили в невероятных количествах.

И я был тот человек, который этим занимался.

В мою жизнь вторгся ревущий, свистящий, грохочущий железный век. Миром теперь правили сталь, уголь, паровые машины и электричество.

Ушли в прошлое деревянные корабли и деревянные дома. Я с ужасом наблюдал, как цивилизация машин пожирает дерево.

Строительство железных дорог, стягивающих крепче в узел огромную страну, было делом государственной важности; лучшие инженеры шли работать в министерство путей сообщения; железная дорога стала фетишем, была воспета Львом Толстым, Некрасовым и Чеховым.

Никто не думал про издержки. Общество понимало, что железные дороги – передний край технологий.

Рельсы Транссибирской магистрали лежали на двенадцати миллионах сосновых и еловых шпал: какой лес был рядом со строительством, такой и валили.

Каждую шпалу спустя четыре года вынимали и выбрасывали, меняли на новую.

Отжившие своё шпалы годились для повторного использования, из них – если не совсем сгнили – можно было собирать любые постройки: хоть сарай, хоть жилой дом. Однако огромная часть деревянного материала за годы использования разрушалась от гниения. Негодные шпалы выбрасывали тут же.

Миллионы одинаковых кусков дерева, гнилого, трухлявого, валялись вдоль полосы отчуждения, не нужные никому.

Для меня железная дорога на самом деле была – деревянной дорогой, монстром, пожирающим лес; мне казалось, что и сам я однажды превращусь в шпалу и лягу под рельс, чтобы сгнить и навсегда исчезнуть.

Однако делать было нечего: шпалы были просты в изготовлении, и за них хорошо платили, и никто никогда их не жалел.

Публика или восхищалась железными дорогами, или ужасалась, но взгляды людей всегда были направлены на огромные огнедышащие паровозы, на вагоны с зеркалами, стёклами и мягкими диванами, на красивых инженеров-путейцев.

Никто не думал про лес, гниющий под железной пятой.

Российские железные дороги сжирали каждый год полтора миллиона тонн древесины. Чтобы построить километр пути, надо было повалить два гектара леса, и потом, через четыре-пять лет, ещё два гектара, чтоб заменить старые шпалы на новые, и так далее.

Все леса, прилегающие к местам строительства железных дорог, сносились. Мне казалось, что это катастрофа.

Но я ошибался: дальше стало ещё хуже.

Я валил лес близ городка Стерхова; через городок проходила одна из больших веток Транссибирской магистрали.

Я ходил по лесу с пилой и топором, валил сосны, выделывал бревно, грузил его на лошадь и вез домой.

Работал один, всё делал сам.

Из бревна выходила одна шпала. Размеры стандартные. Раньше заказывали полуотёсанные (только сверху и снизу), потом, со временем, полностью отёсанные по всем углам.

Из верхушки я выделывал второе бревно, тонкое, и потом его продавал, если получалось. Тонкие брёвна шли на изгороди и на гати. Сучья сжигал.

Шпалу вытёсывал обычным топором, тут много ума не надо.

Усталости во мне не бывало, махал с утра до ночи. Но иногда прерывался, чтобы руки успокоить.