Человек из красного дерева

– А кто такой Николай Можайский? – спросил он.

– Сейчас узнаешь, – пообещал Читарь. – Открой дверь, он ждать не любит.

– А чего ты командуешь? – взвился Щепа. – “Штаны надень”, “дверь открой”! Ты у меня в гостях!

– Я везде в гостях, – мирно ответил Читарь. – Не психуй. Раз он приехал, уже можно успокоиться.

Спустя минуту в комнату вошёл, широко шагая, невысокий человек с мощным плечевым кряжем и круглой большой головой. Высокий, выпуклый лоб, волосы только на макушке и на висках, глубоко посаженные бесцветные глаза, аккуратно подстриженная полукругом седая борода, внешние углы глаз опущены, нижние веки – тяжёлые, набрякшие; он весь производил впечатление тяжёлого шара, не вошёл – вкатился; встанешь на пути – подомнёт и не заметит. То ли чиновник при большой власти, то ли успешный бизнесмен; костюм нов, дорог, явно сшит на заказ по фигуре, туфли сверкают, на запястье часы драгоценно поблёскивают. Руки длинные, кисти огромные, хваткие.

Я впервые видел деревянного человека такой комплекции: все мы, истуканы, примерно одного роста и одинаковой ширины плеч, среди нас нет ни слишком высоких, ни слишком низких, ни толстяков, ни гигантов. Древние мастера изготовляли нас по одной мерке.

Дух вошедшего незнакомца был огромен и горяч: меня опалило жаром, как будто в печь заглянул.

Не говоря ни слова, он оглядел комнату, потом каждого из нас. Читарь поспешно встал и поклонился. Я помедлил и сделал то же самое.

– Прости, владыко, – сказал Читарь, – без тебя никак.

Человек-шар молча придвинул к себе стул и сел, расстегнув пиджак; спереди из-за поясного ремня у него торчала рукоять пистолета. Мне показалось, что он не только не желал спрятать оружие, но и выставил его напоказ.

Похабная картина в золочёной раме вызвала у него секундный интерес, он коротко усмехнулся.

– Рад всех видеть, – сказал он. – Я Никола Можайский.

Читарь представил остальных. Обошлись без рукопожатий, кивками. Щепа заметно потух и уже не метал вокруг злобные взгляды.

– Почему хромаешь? – спросил Никола Можайский у Читаря.

– Треснул.

– Тогда не стой, – велел Никола. – Присядь. Все давайте сядьте, и поговорим. Я примерно в курсе ваших приключений. – Он посмотрел на меня. – Ты, Антип, скажи, пожалуйста: где сейчас находится изваяние деревянной женщины с приставленной головой?

Вопрос был задан совершенно полицейским тоном; я вспомнил оперативника Застырова.

– Спрятали, – ответил я, – возле сгоревшего дома. Закопали.

– Ясно, – сухо произнёс Никола.

Я рассматривал, его не стесняясь. При внимательном наблюдении оказалось, что он скорее играл начальника, озабоченного, сверху вниз глядящего, экономно отцеживающего слова через губу. Внутри него прятался другой, ещё более могущественный, облечённый тысячелетней властью.

Мне захотелось спросить, из какого дерева он сделан, но я прикусил язык.

– Второй вопрос, – сказал Никола, сверля меня взглядом. – В доме историка Ворошилова имелась ещё одна деревянная фигура, повреждённая. Ты видел её?

– Да. Предположительно святой Дионисий. Она до сих пор там. Но, возможно, дочка Ворошилова перевезла его в Москву.

– Дочка Ворошилова, – повторил Никола и закинул ногу на ногу; мне показалось, что в этот момент раздался слабый скрип. – О ней ещё поговорим. – Он перевёл взгляд на Щепу. – Теперь ты. Квартирка – твоя?

– А чья? – с вызовом спросил Щепа.

– Хорошая, – похвалил Никола. – Сколько отдал?

– Сорок пять лимонов.

– Где взял такие деньги?

– Заработал.

– Молодец. Только картина – мерзопакостная. Сам намалевал?

– Купил, – ответил Щепа. – За полтора лимона.

Никола изумился.

– Полтора миллиона – за этот срам?

Щепа не ответил, только вздохнул.

– Мне сказали, – продолжал Никола, – ты, вроде как, с нашими братьями не дружишь? Хочешь быть сам по себе?

– Хочу и буду, – смело ответил Щепа.

– Ты грудь-то не выпячивай, – сказал Никола. – А то я тебя с балкона выкину. От удара об асфальт разлетишься на куски, даже если ты весь из себя дубовый. И никто не удивится. Подумают, что какой-то дурак уронил с высоты деревянную статую, и она, – Никола звонко щёлкнул пальцами, – разбилась. Тебя в мусор бросят, и на помойку вывезут.

Щепа ухмыльнулся.

– А я смерти не боюсь, – сказал он. – Я уже мёртвый. Как и ты, кстати.

Никола засмеялся, и снова раздался скрип, но я понял, что скрипит стул под тяжёлым телом.

– Ой, ой, – сказал он. – Не надо так говорить. Ты ж про меня ничего не знаешь. Обычно у меня в одной руке – меч, а в другой руке – город. Будь мне другом.