Человек из красного дерева

– А я ведь тоже в мусорской посидел. Какая-то падла настучала про мои семейные проблемы. Скорее всего, жена, больше некому. Приехали на “воронке”, прикинь? – и в клетку. И я в этой клетке полдня сидел, даже поссать не разрешали, чисто как в гестапо. Потом – в кабинет, а там, в кабинете, – мусорила, вот с такой рожей, и зубы золотые. Я, говорит, знаю, что ты людям угрожаешь убийством. Гражданину Прядкину два раза угрожал. Я говорю: какой он, в манду, гражданин? Он, говорю, не гражданин, а чёрный демон, это во-первых. А во-вторых, он, тварюга, мою жену пялит. Я что, должен просто так на это смотреть? Да я, говорю, по всем понятиям обязан его уничтожить! По-мужски поступить! А мусорила говорит: для первого раза строго предупреждаю, а на второй раз – посажу. За угрозу убийством срок полагается. И отпустил. Вот такая вот история. Тебе одному рассказываю, как близкому товарищу.

– Не посадят, – сказал я. – Пугают просто. Посадят, если и вправду убьёшь.

Твердоклинов помрачнел, выпрямился.

– Может, и убью, – сказал он тихо. – Жена-то – моя. Так ведь?

И сунул руки в карманы, как будто пытаясь сдержать порыв к нападению на обидчика.

– Разведись, – предложил я.

– Ага, – сказал Твердоклинов, – а жить где? У нас – однокомнатная. Разменивать, что ли? А дочка маленькая? Нет, не буду. Может, ещё помиримся. – Он подмигнул мне, и его глаз опасно сверкнул. – Давай, в общем, работай, а я пойду в кадры, отпуск оформлять.

Пожал мне руку и ушёл, а я вернулся к работе, собирать двери.

Двери были лёгкие, межкомнатные, не сплошные, а с широкими вставками из непрозрачного декоративного стекла, чтобы проходил свет. Такие двери, конечно, не могли никого защитить: если, допустим жена Твердоклинова, убоявшись гнева мужа, закроется за такой дверью – муж легко выбьет стекло и уберёт преграду со своего пути. Возможно, двери предназначались для тех, кто отрицает домашнее насилие. Но много ли таких в городе Павлово, если даже Пахан, хозяин фабрики, уважаемый в городе человек, поколачивает свою супругу? Впрочем, говорят, поднять руку на ближнего может любой, это не зависит от социального статуса; вчера, например, ты был – учёный доцент и знаток истории, свободно говорил по-французски и читал лекции, а сегодня нажрался коньяка “Наполеон” – да и убил свою подругу.

Вот о чём ты думаешь всё время, грустно сказал я себе. А Твердоклинов только поддал жару. Поднять руку, ударить, убить, – вот чем полна твоя деревянная башка. Двери делаешь – замечательные, не двери – игрушки, любоваться бы и радоваться; нет, для тебя важнее насилие.

А между тем Твердоклинов предложил тебе помощь.

Пахан вот не предложил, промолчал. А потенциальный душегуб, совсем небогатый человек – предложил.

Груз доставили вечером.

Я заблаговременно оформил пропуск на въезд. Вышел, увидел, как вкатывается огромный пыльный джип – с кузовом, с красноярскими номерами, праворульный, лобовик треснут, изношенный двигатель стонет стоном. Водитель был не из наших, не деревянный, – обыкновенный малый в спортивной куртке, с красными от недосыпа глазами. Он откинул борт: я увидел тёмное сухое бревно в обхват размером. Лиственница, да. Лежала где-то в основании дома или бани, в нижнем венце. Потом дом (или баню) разобрали, а бревно – сберегли, ибо такому бревну цены нет.

Снять его вдвоём было невозможно, мне пришлось позвать со склада двух балбесов, дать каждому по двести рублей, и вчетвером, с участием утомлённого водилы, мы вытащили заготовку, занесли в цех и оставили вертикально.

– Это что такое будет? – полюбопытствовали балбесы со склада.

– Атомная бомба, – ответил я, – чисто деревянная, по новой секретной технологии. Приближаться запрещено, иначе рванёт так, что костей не соберёте.

Долго ходил вокруг заготовки, примериваясь и настраиваясь. Измерил высоту, обхват. Решил – надо будет завтра же купить в церкви образ Николая-угодника и повесить в цехе. Сам не пойду, отправлю Дуняшку.

И вдруг вспомнил: а ведь не будет ничего. Вырежу фигуру – но она никогда не поднимется. Мне велели изготовить фальшивку. И Елена будет знать, что заполучила не настоящую храмовую скульптуру, а новодел. Лично мне это ничем не грозит, да и Елене тоже: ведь она и есть тот эксперт, который подтвердит подлинность находки. Елена напишет очередную научную работу, а затем подарит подделку какому-нибудь музею. Правда никогда не всплывёт. На меня ляжет грех соучастия в обмане, но я переживу, конечно. Не первый раз, да. Материальной выгоды не преследую, действую в интересах своего народа. Читарь помолится за меня, Никола Можайский отпустит грех, и ещё поблагодарит.

Но таинства не будет. А значит, и душу вкладывать тоже смысла нет.

А я так не умею.

Сделал распил по верхнему краю бревна, пришлось приложить все силы: дерево было крепчайшее. По свежему распилу посчитал годовые кольца: вышло примерно восемьдесят. Для точного подсчёта нужен был специальный бур, я его не имел.

Полметра в диаметре: вполне хватало на ростовую скульптуру.

Руки чесались начать работу, и я бы начал, конечно, – но зазвонил телефон. Читарь вызывал меня на разговор.