Человек из красного дерева

– Охренеть, – сказал Пахан. – Это что такое?

– Искусственный загар, – ответил я. – Придаю дереву нужный цвет. Так хочет заказчик.

– Интересный парень твой заказчик, – сказал Пахан, приближаясь и вглядываясь.

– Очень интересный, – сказал я. – Главное, платит без обмана. Ты под светом не стой, это вредно.

Пахан отшагнул назад, но недалеко. Вынул телефон.

– Сфотографирую?

– Нежелательно, – сказал я. – Сначала статую надо освятить. А пока не освятили, её нельзя никому показывать.

Пахан убрал телефон и усмехнулся.

– Я знал, что ты мафиоза. Но не знал, что такой крутой. И сколько ж тебе платят?

– Не так много. Но с тобой поделюсь, как и обещал.

– Спасибо, не надо, – ответил Пахан. – Меня не впутывай. Если меня спросят – я скажу, что ни при чём.

– Не спросят, – заверил я. – Тут нет криминала, даю слово. Обычный эксперимент по реставрации древнерусской храмовой скульптуры. Если бы я мог на этом разбогатеть, я бы у тебя не работал.

Пахан не поверил, конечно. Ткнул пальцем в изделие, освещённое фиолетовым сиянием.

– Ты один это делаешь? Или кто-то помогает? Кто-то из моих работяг? Я должен знать.

– Никто не помогает.

– Хочешь сказать, ты в одиночку за четыре дня сделал это чудище?

– Какое же это чудище? – Я перекрестился. – Не греши, командир. Это образ архиепископа Николая Мирликийского. У православных он известен как святой Николай-угодник. Покровитель путешественников и заключённых.

Пахан заинтересованно поднял брови.

– Покровитель заключённых? – спросил он. – А так бывает?

– Конечно.

– То есть, если человек украл или ограбил, и его посадили – у него появляется покровитель?

– Да, – ответил я, показывая на статую. – Вот он. И что любопытно – Николай-угодник одновременно и покровитель детей. Католический Санта-Клаус – это он и есть.

– Дед Мороз?

– Нет. Дед Мороз у русских – отдельный парень. Мифологический персонаж. Но имеет некоторые черты христианского святого.

– Что-то как-то всё запутано, – сказал Пахан. – Теперь, когда я буду детям заказывать Деда Мороза на Новый год, – вспомню, что он ещё и главный святой для зэков! Но учти, Антип, если ты меня подставишь – я тебя покрывать не буду. Я, конечно, крещёный… Веру уважаю… И тебя – тоже, хоть ты и мутный на всю голову…

Он пнул носком ботинка лежащие на полу провода. Один из софитов – освещавший фигуру со спины – заморгал и погас. Я промолчал.

Пахан приказал:

– Завтра с утра – чтоб этого тут не было.

– Добро, – ответил я. – Мне осталось часов шесть. Немного подшаманю – и всё.

– Подшаманишь? – переспросил Пахан, и нехорошо осклабился. – Так ведь ты и есть шаман. Я тебя двадцать лет знаю, а только сейчас понял. Это всё шаманская замутка! Надеюсь, ты не наложил на меня проклятие?

– Ты чего, начальник? Какое проклятие? Ты меня кормишь, ты мне работу дал!

– А может, не работу? – спросил Пахан. – Может – прикрытие? Может, ты – такой прошаренный, что все эти годы меня обманывал?

Я увидел в его взгляде страх и непонимание, которое тоже наполовину – страх.

– А ты сам-то в это веришь?

Он не ответил.

Лампы гудели. Пахан шумно сопел.

Он долго стоял, не шевелясь, не глядя на меня, о чём-то размышляя, а я, уважая его раздумья, тоже молчал и не двигался. Читарь рассказывал, что в самых разных религиях есть одна и та же духовная практика: совместное н е м о т- с т в о в а н и е, не молитва и не медитация – просто коллективная безмолвная неподвижность, когда несколько человек – иногда десятки – стоят или сидят, создавая единое поле покоя, и такие н е м о т с т в о в а н и я могут продолжаться несколько суток, и очень сближают всех участвующих. Так и мы с Паханом молчали, и когда он, наконец, вздохнул и переступил ноги на ногу, я почувствовал, что сближение произошло: он понял, кто я такой, – а я понял, что он понял.

Чтобы закончить дело, мне пришлось остаться в цеху на ночь: лампы надо было время от времени передвигать, чтобы поверхность скульптуры выгорала равномерно. Утром загнал машину на территорию, подкатил к воротам, позвал грузчиков. Когда поднимали – едва не уронили, и я изругал обоих. Чего ты рычишь, как зверь, угрюмо попенял мне один. Рычу, потому что озверел, ответил я, а что, по мне не видать? За километр видать, сказал второй.

Впрочем, деньги взяли, ушли довольные.