Потом она долго сидела в комнате, укрывшись колючим одеялом. У ее ног лежала кошка, словно желая утешить. За окном отец чистил снег большой фанерной лопатой. Подошел сосед и они долго курили. Светлана сидела так до темноты. Затем легла и уснула, не выходя на ужин.
На следующий день она сказала матери:
– Ладно, мам, я не обижаюсь. Я сама виновата. Не надо было мне с Эдуардом связываться. Видеть его больше не хочу. Вот это надо отправить Марату, – она держала в руке сложенный листок. – У него опять другой адрес, и мне надо сходить к его матери.
– Ну, чего уж, иди. Сегодня не холодно, солнце светит. Только оденься все равно, – ответила мать. – Не застудись только, прошу тебя.
Глава 40. Они все одинаковые
Сафаров приехал в Чирупинск, где Роман Эрастович ждал его. Правительство продлило действие ваучеров еще на полгода, поэтому нельзя упустить время. Имея опыт, Сафаров снова открыл две точки, кроме той, что была на фабрике химчистки и полностью курировал оборот. Роман Эрастович перевез свой кабинет в управление Трубопрокатным заводом, а фабрику оставил Сафарову. Также полным ходом готовился к открытию магазин компьютерной техники.
Палладий прислушался к словам своего смышленого брата и понял, что большие деньги скрыты в крупном легальном бизнесе. Став совладельцем серьезного предприятия, он увидел массу возможностей, словно летчик, взлетевший над облаками. Он стал отдаляться от своего криминального прошлого, методично зачищая следы. Мутные дела отошли Фролу.
Роман Эрастович Философ любил баню и пиво. После тяжелого дня он всегда шел в баню – сауну. В трехэтажном сером здании с одной стороны организовали зону отдыха для начальства, а с другой – раздевалки и душевые для рабочих. От управления до серого здания всего пятьдесят метров, которые Роман Эрастович проходил, напевая себе под нос веселый мотивчик. Сафаров также мог в любое время прийти в сауну. Он не разделял страсть к пару, но ему пришлась по нраву сама атмосфера. Здесь были разные люди. Новые бизнесмены, начальство из города, приезжие специалисты и даже разок отдыхали трое музыкантов. Роман Эрастович оказался человеком нового времени, который сориентировался и поймал волну. И хотя вокруг все только и воздыхали о трудностях, от него исходил постоянный позитив.
В один из холодных февральских вечеров Сафаров приехал на завод. В бане, как обычно, принимал паровые процедуры Роман Эрастович. Скоро и Сафаров оказался в парилке.
– А, Марат, давай, прогревайся. На Урале без бани нельзя, сам понимаешь, – Роман Эрастович подлил воды на камни и забрался на самую высокую полку. Зашел банщик, местный завхоз, и принялся обмахивать вениками красное располневшее тело Философа, который кряхтел от удовольствия. Веники лишь мягко скользили по коже, но из-за жара казалось, что завхоз хлещет что есть мочи.
Выйдя из жаркой парилки, Сафаров прошел по голубому кафелю мимо прохладного бассейна с подсветкой, и попал в большую комнату, где с одной стороны просторный бар, холодильник и деревянный стол на десять персон, а с другой – бильярд и телевизор с проигрывателем видеокассет. Выход из просторной комнаты вел в раздевалку со шкафчиками и двумя подсобками, а также лестницей на второй и третий этажи, где расположены номера для командированного персонала с отдельными санузлами.
Сафаров обернулся белоснежным полотенцем, налил в большую кружку холодного пива и сел за столом. Из парилки, охая от жара, выпорхнул Роман Эрастович, с размаху плюхнулся в бассейн, шумно выбрался на кафель, накинул полотенце и сел на скамью.
– Хорошо, что зашел, – сказал он. – Составишь мне компанию. Бери рыбки, из Самары привезли. Рыбный завод по малой приватизации знакомые ребята купили. Продукция неплохая, в Москву поставки полным ходом.
В зоне отдыха Роман Эрастович категорически запрещал говорить на рабочие темы. Пусть хоть все горит, но тут – заповедное место. О рыбалке, женщинах, футболе и политике – можно, но только не о работе. И Сафаров, посчитав время подходящим, спросил Философа об СССР, почему развалился и что же дальше? Хотя юноша давно смирился со сбывшимся фактом, однако горячо желал разобраться для самого себя, чтобы иметь больше представления о столь крупных процессах. И кто, кроме Романа Эрастовича, мог хотя бы немного открыть для него завесу тайны.
– Понимаешь, – Роман Эрастович смачно отпил пива и крякнул, – такие вопросы мало кого интересуют. Всю картину мы никогда не узнаем, потому что история – это проститутка, которая ложится под победителей.
Философ обтер полотенцем красный распаренный лоб. Мокрые седые волосы забавно торчали в разные стороны.