Человек. Книга. История. Московская печать XVII века

Интересной проблемой, разрабатывать которую позволяет богатый материал записей, является вопрос о роли монастырей как центров аккумуляции и перераспределения книг[362]. Не менее важным и актуальным сегодня представляется вопрос о судьбе печатных книг XVI — первой половины XVII в. в конце XVII–XVIII вв.

Записи на книгах, так же как архивные документы и другие источники, зафиксировали два направления движения старой книги в это время. Первое обусловлено стремлением государства изъять из обращения «дониконовскую» книгу, второе — не меньшим стремлением старообрядчества, «новоисправленную» книгу не признавшего, сохранить и получить только древние печатные и рукописные книги. Новые издания последовательно занимают место древних в церквях и монастырях, а древние — путем покупки, обмена, отработки и даже кражи — оседают в руках старообрядцев, «уходят» вместе с ними в Поморье, Пермь Великую, Сибирь, Польшу, Прибалтику, становятся составной частью и источником старообрядческой книжной традиции.

Сотни записей на сохранившихся экземплярах книг возникли во второй половине — конце XVII и в XVIII в. в результате этого процесса. Триодь цветная (М., 6 декабря 1635 г.) в 60-70-е годы XVII в. продается в село Дорошевку, а «вместо той книги» в церковь покупают «новоисправленную книгу Треоть» (МГУ, 2Fa 194 инв. 50: 1624). В 1691 г. старый Пролог церкви Воскресения, «что за Чертольскими воротами», обменен на «новоисправленный пролог» (Пролог, вторая половина, март — август. М., 6 декабря 1643 г. МГУ, инв. 3034-23-75). В тех случаях, когда монастырские или церковные власти по какой-либо причине не удовлетворяло обычное для них молчаливое нарушение условий вклада, новопечатная книга записывалась за вкладчиком старой, проданной или обмененной[363].

Необыкновенно разнообразны записи об исторических судьбах книг. Источниковедческое их значение и особенности связаны с тем, что каждый экземпляр книги, как рукописной, так и печатной, прежде всего является продуктом определенного времени, потребности и особенности которого во многом и определяют характер данного экземпляра. Однако эта же книга становится частью, причем частью активной, исторической реальности и последующих эпох, следы которых незримо и зримо (в виде записей, реставрации, правки, дополнений и изъятий текста, переплета и тому подобных особенностей экземпляра книги) аккумулируются на ее страницах. Если к этому добавить, что, как правило, возникновение или складывание текста книги относится ко времени предшествующих эпох (напомню, что речь идет о книжности XVII в.), становится ясной принципиальная традиционность экземпляра древней книги как исторического источника. Эта особенность экземпляра книги внутри традиционной по преимуществу культуры Средневековья и определяет уникальные возможности книги именно как источника для изучения книжности, продукта и носителя определенной исторической традиции, а также стоящих за нею социальных сил и явлений. Эти особенности и возможности источника выявляются, как это уже отмечалось выше, только при соответствующем комплексном его исследовании, описании и издании с учетом всех записей, свидетельствующих об историческом функционировании книги.

Многообразие и объем исторической информации, которую можно получить, изучая судьбы древних книг, заставляют обращаться к этому материалу в связи с самыми разными аспектами изучения средневековой истории. Например, любопытный и богатый материал собран в МГУ о книгах, пожалованных от имени царя Михаила Федоровича в разные места России. Таких книг в собрании 15 с 16 соответствующими записями. Всего же нам известны 22 такие записи. Они охватывают время с 1623 по 1645 г. и дают интересную географию царских вкладов. Отметим, что 11 записей 1623–1641 гг. — это записи-автографы сначала «молодого подьячего», а потом подьячего Приказа Большого дворца Георгия Асманова по прозвищу Любим. Восемь из них — на книгах, собранных экспедициями последних лет.

Любопытно проследить судьбу хотя бы двух из этих книг. Например, в 1635 г. царь вкладывает в церковь села Сычевка Вяземского уезда Минею общую 1625 г.[364], и тут ее переплетает за 15 алтын на свой счет один из местных крестьян. Разительный пример кажущейся социальной нейтральности печатной книги! Иная судьба ожидала экземпляр Апостола 1635 г.[365] В 1636 г. он вложен от имени царя в соборную церковь псковского городка Порхова. Затем книга была захвачена и увезена во время одного из литовских набегов. В 1666 г., во время похода князя Ивана Андреевича Хованского в Курляндию, псковский помещик Иван («прямое имя» Василий) Спякин «отполонил» книгу и в 1667 г. вернул ее в порховскую церковь. Своеручную запись Иван Спякин заканчивает, очевидно, собственными незамысловатыми стихами: «Кто [книгу] помыслит продать, тому пропасть, а кто замыслит заложить — тому голов [у] положить».