Человек. Книга. История. Московская печать XVII века

За каждой записью на книге, за судьбой любого экземпляра издания — судьбы людей, одного человека или многих: семьи, рода, уличан; от безвестных крепостных крестьян, имена которых, может быть, сохранила нам только данная книга[366], до крупнейших и ныне известных каждому школьнику исторических деятелей[367]. Поэтому записи на книгах могут быть и богатым, и достоверным источником по вопросам генеалогии, просопографии, истории церковной иерархии и приказных[368], личных судеб многих людей.

Из большого числа тем, связанных с социально-экономической историей, источником для постановки которых могут быть записи на книгах, назовем тему, наиболее интенсивно разрабатываемую в последние годы[369]: записи на книгах как источник изучения социального состава владельцев и читателей в разные эпохи русской истории.

0 каком объеме исторической информации по вопросам последней темы идет речь, можно показать на примере именного указателя, составленного Т. А. Кругловой к вышеупомянутому «Каталогу книг XV–XVII вв. кириллической печати Научной библиотеки им. А. М. Горького МГУ»[370]. В Каталоге даны поэкземплярные описания 683 книг XV–XVII вв. На 528 экземплярах оказались записи, в том числе 637 записей XVII–XVIII вв., в которых названо 715 имен русских людей этого времени. Среди них 430 человек принадлежали, очевидно, к светским сословиям, а 285 были духовными лицами. Из 715 имен как о владельцах книг можно говорить о 348 русских людях. Из них известна социальная принадлежность 232 человек. Среди этих людей 111 светских (16 человек принадлежали к высшей знати; 24 были служилыми и приказными; 43 — торговые, посадские люди или ремесленники; 26 — крестьяне) и 121 духовное лицо (14 — высшие духовные иерархи; 36 — представители черного духовенства; 52 — священники и 19 — низшее духовенство).

Среди владельцев книги — все категории работников Печатного двора и других представителей «книжных» профессий: каллиграф, царский книжный писец, «Посольского приказу переводчик», площадные подьячие. Как владельцы книги названы в записях таможенный дьячок, «послуживец думного дворенина», «старый прикащик», ямщик, истопник, сторож, «задворный конюх», рыбник, масленик и представители других самых разнообразных категорий русского общества XVII в.

Выводы о широте социального состава русских читателей, широте распространения грамотности в русском обществе XVII в., сделанные на основании статистики записей, можно проиллюстрировать на материале судеб отдельных экземпляров книг. Так, на хранящемся в МГУ Евангелии с толкованием Феофилакта Болгарского (М., 1 апреля 1649 г. К. I. 443) — семь записей. Первая — помета работника Печатного двора Дорофея Дмитриева — сделана в процессе издания книги, последняя — «солецкого купца» Ф.М. Ванюкова — в 1838 г. Остальные записи говорят о функционировании книги в XVII в. Четыре записи датируются 1690 г., и сделали их собственноручно крепостной «стольника и полковника Сергиева полку» «Нифонтко Чюлошников»; житель Басманной слободы Петр Федотов, «каменного приказу обжигальщиков сын Афонасей Иванов» и архимандрит Никольского Песношского монастыря Феодосий[371]. Псалтырью с восследованием (М., 18 октября 1649 г. К. 1.448) сначала владел серпуховец Василий, который продал ее в 1667/68 г. «Серпухова ж города старцу Констянтину Иван[ов]у сыну» за 4 руб. 21 августа 1700 г. книгу продает «бывшей послуживец думного дваренина А.И.Хитрова Ефимка Семенов сын Богданов». Между 1745 и 1762 гг. экземпляр Псалтыри принадлежал «царевны Екатерины Алексеевны комнаты» истопнику Савостьяну Яковлеву Плавилыцикову, купившему книгу за те же 4 рубля.

Можно назвать еще одну новую проблему, немаловажную роль в решении которой играют интересующие нас источники, особенно записи второй категории, и среди них — вкладные. Речь идет о значении записей на книгах в составе территориального книжного собрания. Начатая В. И. Малышевым практика составления территориальных собраний[372], которые и сегодня могут достаточно репрезентативно отражать характер и историю местной книжной традиции, широко используется сейчас в полевой археографии. В МГУ за последние годы сложились два таких территориальных собрания, включающих равноправно и рукописную, и печатную кириллическую книгу. В составе таких собраний записи на книгах приобретают исключительное историческое значение и позволяют говорить о корнях, исторических связях и судьбах местной книжной традиции. Интересно, что в таких собраниях значительную ценность приобретают даже современные записи, с помощью которых выделяются чуждые книжные включения. Поздние записи кириллицей в составе таких собраний являются одним из доказательств существования живых остатков древней книжной традиции[373].