Человек, которого нет (СИ)

И мне тоже было слышно, что не хрипит, звук стал чище, издавать его было намного легче, боль ослабла. И тут она говорит: ну что ты, губы сжал, тихо совсем, открой рот, звучи громче, давай.

В ответ на эти слова мои челюсти стиснулись с такой внезапной и решительной силой, что я сам удивился. Разжать их можно было только с большим усилием - но не хотелось. Я попробовал, хотя бы их не разжимая, издать звук громче. И тут же понял, что звук громче - это не какой-то неизвестный, неопределенный звук. Громче - значит прямо и откровенно рыдать. Я не успел понять, что происходит, почувствовал, как напряглись и вздрогнули плечи - в том рыдании, которое я пытался удержать, потому что... Потому что рыдать мне нельзя. Мне вообще нельзя показать это. Я знаю, что это, я знаю, о ком это. И показать это нельзя ни за что.

Еще не прошло трех месяцев с тех пор, как я смотрел на корабли, как зажимал рот ладонью, чтобы не кричать от горя. Почти три месяца, пять сессий с М. Я больше не возвращался туда в сессиях, я старался не думать об этом, так страшно было придумать красивое, сочинить небывшее, наврать себе о любви, которой не был никогда. И вот почти три месяца спустя этот крик рвался из моего горла, а я сжимал челюсти изо всех сил и почти задыхался.

- Спасибо, - сказал я Елене. - Мне уже намного легче. Я понял, что у меня болит. Вот прямо здесь мы остановимся и ничего больше делать не будем. Дальше я сам.

Мне действительно было легче. Я осознал, что именно болит, и сообщил себе, когда я дам этой боли время и место. Теперь можно было потерпеть до обещанного. Голос прочистился, и голова прояснилась, и тело зашевелилось, и я почувствовал, что отчаянно проголодался.

Елена уехала домой, а вскоре вернулся мой друг и повел меня на прогулку, под вскипевшие сирени и готовые вот-вот на днях разлиться липы.

До самой сессии с М., еще два дня после визита Елены, горло не болело совсем, как будто ничего и не было.

Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что все это - одна жизнь. Одна целая жизнь. Как будто я не очень-то понял, когда умер, как будто не заметил этого. Амнезия отступает, как вода в отлив, и я нахожу то, что было скрыто, но продолжало существовать. Страх, боль, горе. Любовь.

Записки сумасшедшего: Имя

Кажется, это был какой-то из государственных праздников - Fiestas Patrias или Glorias Navales, так я сейчас понимаю. Хотя мало ли по какому поводу они могли собраться... У гражданских это называлось бы - большой толпой, а у этих как? Ничего конкретного - просто видение этих великолепных морских офицеров, надменных, как будто отделенных толстой стеклянной стеной от простых смертных. Просто ощущение иного мира, недоступного и враждебного. Может быть, даже, пугающего. Это потом, в октябре, я выписал себе два тома Магасича - "Те, кто сказал "нет", и смог больше узнать о чилийском военно-морском флоте. Этих материалов нет на русском, и тогда, в марте, апреле, мае я ничего не знал о том, как исторически сложилось, что именно Армада была самым привилегированным и самым "аристократическим" из родов войск в этой стране, как эти традиции изо всех сил поддерживались, насколько велика была изоляция офицеров Армады от остального общества. И тем более я не знал, почему мне так не по себе от их блестящего и мрачного облика: черное с золотым, эти погоны, кокарды, эти пуговицы - кошмар моего детства...

Я не знал, но первой же мыслью, когда я увидел эти блестящие погоны, эти фуражки, эти надменные лица, было: смотреть можно, трогать - нельзя. И огромнейшее изумление: как, один из этих... мой? Нет, быть такого не может!

Но мёд, которому нет сил противиться, нежность и радость, вызов и гордость, это ведь есть, вот оно, до кончиков пальцев я наполнен этим, стоит мне подумать о кораблях.

Мой моряк. Не упомянутый Катериной - просто потому что она не могла знать о нем, никто не должен был знать. И никто не знал.

Кроме одного-единственного, того, кто в "Подсолнухе" зовется Ким и описан как кореец, хотя на самом деле, кажется, китаец. Младший брат моего моряка, которого все считали... Ну что же, нас достаточно часто видели вместе, и я относился к нему, как к младшему брату, а уж как это выглядело со стороны - ну, людям всегда надо что-нибудь думать про таких, как я, какую-нибудь ерунду или дрянь. Впрочем, хорошо, что думали. Потом, позже, это спасло его. Не жизнь ему, нет. Но уберегло от того, что досталось мне и могло достаться ему тоже. Позже об этом, если смогу, если хватит духу.

Хорхе. Моего моряка звали Хорхе.

Как много я знаю теперь. Как счастливо. Как горько. Как трудно в это поверить.

Выписки:

"Переворот 11 сентября 1973 г. в Чили начался с ВМФ. Офицеров и матросов, отказавшихся нарушить присягу и выступить против конституционного правительства, расстреляли, а трупы сбросили в море. Затем мятежные корабли высадили десант в Вальпараисо. И лишь затем настала очередь столицы - Сантъяго".

Александр Тарасов, "Верите, что можно подружиться с крокодилом?"