Человек, которого нет (СИ)

- Я, кажется, понял, как бывает, что люди с ПТСР душат жен. Я видел диванные подушки глазами, но мне стоило труда остановить тело, и то, оно все еще пыталось продолжить, как будто отдельно от меня... Но тут уже партнер меня перехватил.

- Давай посмотрим на эти чувства, посмотрим в этот момент, что там.

Лу не смог пройти далеко: такой страх, протест и невозможность что-то изменить, что он задыхался там. Он не мог сказать "стоп", не мог, как обычно в таких случаях, поднять руку. Он задыхался от невыносимости и яростно махал рукой: остановись!

Его трясло. Он растерянно смотрел на М. и спрашивал с огромным недоверием: как это возможно, чтобы быть настолько раздавленным страхом - и принимать решения, осмысленно действовать? Соображать насчет своих ценностей, делать выбор под действием чего-то, кроме страха?

Когда М. предложила пойти туда снова, он еле сдержался от того, чтобы послать ее на три буквы. Впрочем, она видела его порыв, и они сказали друг другу об этом.

Он говорил про стыд, огромный стыд.

- Мне стыдно, что я ничего не мог изменить.

- Кто мог бы изменить там что-то?

- На моем месте? - переспросил Лу.

- Да.

- О, - сказал он. - Бэтман.

Смеялись.

- А чего же стыдно, если никто не мог бы?

Он попытался увернуться от разговора о стыде. Забалтывал, уводил в сторону, телом отстранялся, как мог. М. обратила его внимание на происходящее.

- Ты защищаешься, кажется, всеми доступными способами.

- Вижу. Что же такое надо сделать с человеком, чтобы вот так?

- Где ты чувствуешь стыд? Где он в твоем теле?

Лу замялся, вроде попытался прислушаться к телу, но вскоре поднял растерянный взгляд:

- О чем ты спросила?

Так он переспрашивал несколько раз, снова забывал, снова спрашивал, смеялся над своей забывчивостью и снова забывал. (Потом, записывая свой обычный отчет о сессии, обнаружил, что не помнит вопроса М. Напрягшись, он смог вспомнить, но едва попытался записать - забыл. После нескольких неудачных попыток ему пришлось написать М. и попросить подсказки.)

- Где в теле стыд? - переспросил он в очередной раз. Закусил губу, подышал через нее. - Не знаю почему, но сейчас все нормально. Устал.

- Где усталость? - перехватила его М.

Усталость была в руках, и чуть погодя он заметил ее также в щиколотках и чуть выше. Вспоминал про пытки, когда человека привязывают руками и ногами к ножкам стула... и еще про то, как связывают, так, что при попытке распрямиться - душишь себя. Вспомнил Кима. Но не мог сказать это вслух.

М. смотрела на него внимательно.

- Ты выглядишь усталым, бледным... Пыльным. Как будто очень уставшим, как после тяжелой работы. Как будто сейчас заснешь. Встань, походи.

Выбираться из усталости было неохота, хотелось плыть в ней. Но Лу встал, прошелся по комнате, выпил воды из бутылки, развернулся с ней и увидел часы. Расстроился: больше половины времени прошло, а он никуда не пришел и ничего не добыл.

- Ты еще и жадный!

И он снова принялся забалтывать все это. И сердился, что ничего не может сделать, не может пройти туда.

М. сказала, знаешь, что ты делаешь? Ты протаптываешь дорожку туда. Не везде можно пройти так чтобы раз - и там. С гиканьем, кавалерийской атакой. Мачо с ранчо...

Лу насупился, спросил: что, так заметно?

Она показала на него рукой, и он заметил, как сидит: выпрямив спину, левая рука кулаком уперта в бедро.

Он покачал головой:

- Угу. Всадник. Caballero. Всадник, рыцарь.

М. сказал ему: не везде можно попасть так. Видимо, туда, где этот стыд, он пока не может пройти. Пока. Когда сможет - пройдет.

Лу знал, что это за место. Он не мог его увидеть сейчас, но он отчетливо понимал, что уже видел его, знает его. Он спросил: а если не ходить прямо туда?

- Что будет, если я просто расскажу тебе словами то, что уже знаю?

И стал пытаться рассказать.

И не мог.

Он пытался рассказать о том, что, как ему кажется, произошло вокруг той картинки, где он опирается руками о край стола и не сопротивляется насилию. И было очень трудно говорить. Он пытался. Сел ближе к М., на самый край дивана, низко наклонился. Потом взял ее за руку двумя руками и держался за ее руку, положив сверху голову. И не мог рассказать об этом.

Не мог назвать происходящее прямо. Стал говорить: они делают с людьми такое, что нельзя делать с человеком. Даже говорить об этом невозможно, называть словами такие вещи невозможно: язык сопротивляется, речь, слова.

Если бы кто-то смог пройти это со мной, помогая мне словами, - думал Лу. - Если бы кто-то мог сказать это за меня...

Кое-как, с большим трудом, намеками, очень тихо и очень невнятно, почти не слышно, он все-таки смог рассказать эту историю, объяснить, почему он не сопротивлялся. Сказал, что понимал: они все равно сделают, что хотят, и он не может защитить, но все равно...

- Все могло быть не так... Может быть, этого и совсем не было... Но я проснулся в попытку разбить бетонную стену связанными руками - именно с этого места, из этой истории.

М. едва удавалось расслышать его голос, так тихо он говорил. Понять, что он имеет в виду, было невозможно: он не назвал происходящее, не сказал, о ком говорит, кого он не мог защитить.