Человек, который хотел понять все

—  — Это не согласуется с отправкой 24-го в изолятор, господин Следователь. — сказал он, не поднимая век. — Если б его обидчики ночевали в карцере, то сам он мог оставаться в камере.

—  — Мне это тоже приходило в голову, — легко согласился Добряк, — но ваш бывший Наставник рассудил по-другому. И об этом свидетельствует запись в Дневнике.

—  — Можно мне посмотреть в Дневник самому?

—  — Нет. — встрепенулся Злыдень, — Ишь чего захотел!

—  — Ха-ха-ха … — притворно засмеялся Скептик ненатурально тонким голосом, — а вы, оказывается, остряк …

—  — Господа, господа! — в голосе Добряка чувствовалось невыполнимое желание сделать хорошо всем. — Давайте оставаться в рамках Устава. — Он раскрыл лежавший на краю стола том и, пошелестев страницами, зачитал, — Глава 11, Секция 5, Пункт 32: «Подследственный имеет право ознакомиться с копиями всех вещественных доказательств, проходящих по его делу.» — он передал раскрытый том Устава остальным двум следователям.

Злобно/саркастически ворча, Злыдень/Скептик покорились. Добряк подозвал стенографистку, и та передала Францу фотокопию последней страницы Дневника.

Увидев ее, Франц открыто рассмеялся.

—  — Я так и знал: запись сделана другим почерком, господин Следователь, — он демонстративно обращался к Добряку, игнорируя двух других следователей, — сравните ее с предыдущей строчкой, где говорится о переводе 24-го в изолятор.

Некоторое время следователи изучали свои копии злополучной страницы. Потом Скептик хмыкнул и поднял голову.

—  — Скажите, подследственный, а ваш Наставник был действительно хорошим наставником? — вкрадчиво спросил он.

—  — Не понимаю вопроса. — осторожно отвечал Франц.

—  — Ну, вот вы рассказали, что обнаружили в его апартаментах пустую бутылку из-под рома. Он что — пил?

—  — Не могу сказать, господин Следователь. — Франц стал понимать, куда тот клонит, но поделать ничего не мог, — Пьющим я его не видел ни разу. Если хотите узнать — сделайте анализ его крови или содержимого желудка.

—  — Уже сделали, подследственный, уже сделали, — Скептик не мог удержать восторга, — ваш Наставник был в стельку пьян! А отсюда и изменение почерка. — он посмотрел вправо и влево на двух других следователей, — Ибо, как доказано графологической наукой, в состоянии опьянения почерк индивидуума меняется!

И опять наступила тишина, прерываемая лишь скрипом стенографисткиной ручки. Скептик удовлетворенно откинулся на стуле, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой.

—  — Вы можете выключить лампы? — глаза Франца слезились. — Или, по крайней мере, направить их не в лицо.

—  — Нет. — по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается.

—  — Почему, господин Следователь?

—  — По Уставу, господин подследственный. — издевательский тон Скептика был особенно противен, — По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете.

—  — Вы не имеете права видеть наших лиц, — извиняющимся голосом сказал Добряк, — и, кроме того, допрос записывается на видеопленку — нужен яркий свет.

—  — Так зачем же тогда стенографистка, господин Следователь?

—  — Ну, хватит! — рявкнул Злыдень, и, на этот раз, Добряк его урезонивать не стал. — Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! — Последние слова он проорал в полный голос.

На мгновение наступила тишина.

—  — Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше объяснение событий, подследственный. — по голосу Добряка было слышно, что францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах.

—  — Какой в этом смысл, господин Следователь? Двое ваших коллег уверены, что я — убийца, и мои слова не смогут ничего изменить.

—  — Согласно Уставу, ваше дело будет прекращено, если вы убедите в своей невиновности хотя бы одного следователя. — сухо сказал Добряк, — Ну что, будете говорить?

Прежде, чем ответить, Франц еще раз просчитал оба имевшихся у него варианта:

доказательного объяснения он представить не сможет — что бы он ни сказал, все будет осмеяно и разбито в пух и прах;

однако, молчание в данной ситуации еще хуже — версия, по которой он выходит убийцей, останется тогда единственной.

Он должен представить выгодную для себя альтернативную версию, объясняющую все факты!

—  — Ну-у?! — рявкнул Злыдень.

—  — Хорошо. — сказал Франц. — Слушайте.

Он был в поту с головы до ног — эффект холодного душа, принятого перед допросом, давно испарился.

—  — Я исхожу из того, что, послав зачинщика драки — то есть, меня — в карцер, Наставник оставил 12-го и 16-го в камере, а новичка перевел в изолятор. Вскоре после отбоя 24-ый вызвал охрану и заявил, что задыхается или что у него рези в желудке, или, может быть, почечные колики. В таких случаях охранник — перед тем, как вызвать доктора, — осматривает больного сам. Я предполагаю, что у 24-го был нож …

—  — Откуда? — перебил Добряк.

—  — Пронес с Первого Яруса, господин Следователь.

—  — Это невозможно, подследственный: контроль в приемнике очень жесткий — все личные вещи, включая одежду, у заключенных отбирают … да что я вам объясняю — вы это лучше меня знаете!