Человек, который хотел понять все

– И что же?

Следователи опять переглянулись. Скептик недовольно хмыкнул.

– Вы правы, – это сказал Добряк. – 24-й провел ночь в изоляторе.

Секунд десять в комнате раздавался лишь скрип пера стенографистки. Франц видел перед собой три одинаковых силуэта без лиц.

– Есть еще одно обстоятельство, требующее разъяснений, – Добряк пошуршал бумагами у себя на столе и, найдя нужную, придвинул поближе к настольной лампе. – Последняя запись в Дневнике свидетельствует о том, что Наставник отправил 12-го и 16-го в карцер на двое суток, – Следователь многозначительно помолчал (видимо, ожидая, что Франц задаст вопрос). – Иными словами, те самые заключенные, с которыми вы только что подрались, оказались там же, где и вы. Я искренне советую вам подумать, как можно доказать, что они были убиты до своего появления в карцере.

– Наставник не мог отправить их в карцер, где был я, – возразил Франц. – По Уставу участники драки должны быть разъединены.

– А он отлично знает Устав! – язвительно похвалил Скептик. – Наверное, отличник по всем теоретическим, – он раскрыл лежавшую перед ним папку и вытащил оттуда лист бумаги. – Жаль, педагоги ваши так не считают, подследственный: дерзок, систематически проявляет несогласие, материал усваивается поверхностно, – он повернулся к Добряку: – Полюбуйтесь, коллега, характеристика на него от преподавателя теории благодарности.

Добряк сокрушенно покачал головой.

– Ну, да не в характеристиках дело, – после многозначительной паузы лицемерно продолжал Скептик. – Дело в том, что по имеющимся у нас данным 12-й и 16-й ни в какой другой карцер Сектора не поступали, а следовательно, Наставник мог поместить их только в карцер вашего Потока.

Тыльной стороной ладони Франц вытер пот со лба и закрыл глаза; свет направленных в лицо ламп резал зрачки, как бритва.

– Это не согласуется с отправкой 24-го в изолятор, господин Следователь, – сказал он, не поднимая век. – Если его обидчики ночевали в карцере, сам он мог бы остаться в камере.

– Мне это тоже приходило в голову, – легко согласился Добряк, – но ваш Наставник рассудил по-другому. И об этом свидетельствует запись в Дневнике.

– Можно мне посмотреть в Дневник самому?

– Нет, – встрепенулся Злыдень. – Ишь чего захотел!

– Ха-ха-ха... – притворно засмеялся Скептик ненатурально тонким голосом. – А вы, оказывается, остряк.

– Господа, господа! – в голосе Добряка чувствовалось невыполнимое желание сделать хорошо всем. – Давайте действовать согласно Устава, – он раскрыл лежавшую на краю стола книгу и, пошелестев страницами, зачитал: – Глава 11, параграф 5, пункт 32: «Подследственный имеет право ознакомиться с копиями всех документов, проходящих по его делу», – он пустил раскрытый том по рукам.

Злобно/саркастически ворча, Злыдень/Скептик покорились. Добряк подозвал стенографистку, и та передала Францу ксерокопию последней страницы Дневника.

Увидев ее, Франц рассмеялся.

– Запись сделана другим почерком, господин Следователь, – он демонстративно обращался к Добряку, игнорируя двух других следователей. – Сравните ее с предыдущей строчкой, где говорится о переводе 24-го в изолятор.

Некоторое время следователи изучали свои копии злополучной страницы. Потом Скептик хмыкнул и поднял голову.

– Скажите, подследственный, а ваш Наставник был хорошим наставником? – вкрадчиво спросил он.

– Мне не с чем сравнивать, – осторожно отвечал Франц.

– Вы обнаружили в его апартаментах бутылку из-под рома... он что, пил?

– Не могу знать, господин Следователь, – Франц стал понимать, куда тот клонит, но поделать ничего не мог. – Пьющим я его не видел ни разу. Если хотите, сделайте анализ содержимого его желудка или крови.

– Уже сделали, подследственный, уже сделали! – Скептик не мог удержать восторга. – Ваш Наставник был пьян! А отсюда и изменение почерка, – он посмотрел вправо и влево, на других следователей, – ибо, как доказано графологической наукой, в состоянии опьянения почерк индивидуума меняется!

Вновь наступила тишина, прерываемая лишь скрипом стенографисткиной ручки. Скептик удовлетворенно откинулся на стуле, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой.

– Вы можете выключить лампы? – глаза Франца слезились. – Или, по крайней мере, направить их не в лицо.

– Нет, – по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается.

– Почему, господин Следователь?

– По Уставу, господин подследственный, – издевательский тон Скептика был особенно противен. – По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете.

– Допрос записывается на видео, так что нужен яркий свет, – извиняющимся голосом сказал Добряк.

– Зачем же тогда стенографистка, господин Следователь?

– Ну, хватит! – рявкнул Злыдень, привстав со стула, и на этот раз Добряк его урезонивать не стал. – Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! – конец фразы он проорал в полный голос.

На мгновение наступила тишина.

– Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше объяснение событий, подследственный, – по голосу Добряка чувствовалось, что Францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах.