Человек, который стал богом

Она читает, виновато поглядывая на меня. Первые страницы, охватывающие несколько послеоперационных дней, не описывают ничего, кроме разочарований — я не чувствую этих кристаллов в голове, чувствую только, что сильно чешется место разреза. На третью ночь я не мог уснуть. К болям и бессоннице добавились постоянные позывы к мочеиспусканию, которые пропадали, стоило мне дойти до туалета. Медсестра спала на кушетке, мне не хотелось ее будить. В какой-то момент она проснулась от моего хождения. Я тут же попросил снотворное. Конечно, отказала. Любые таблетки по предписанию врача. Если уж очень надо — она позвонит и разбудит врача. Я ушел злой, рассерженный тем, что в отделении три человека после операций, причем экспериментальных, а на дежурство оставили медсестру, которая может лишь позвонить врачу, если что-то случится… Уснул к пяти часам, а в половине седьмого — пораньше — прибежал врач и разбудил — узнать, как я себя чувствую. Далее было записано, что я подумал о разбудившем меня в половине седьмого враче.

Майя снова виновато смотрит на меня. Я не понимаю ее странного взгляда.

— Мне неудобно читать твой дневник. Ты его писал только для себя…

Я улыбаюсь.

— Майя, ты входишь в мир, живущий по другим законам. Привыкай, выворачивай себя наизнанку, и все станет на свои места.

Это выражение — «мир, вывернутый наизнанку», придуманное мною через месяц после начала эксперимента, прочно вошло в обиход. Его использует вся лаборатория.

Я показываю рисунки, сделанные в то время. Мы полагали, что владение искусством живописи поможет выразить то, что не удается выразить словами. Не подтвердилось. От Майи и ее подруг уже не требовали умения рисовать.

Нас всячески оберегали от излишних эмоций. Боялись перегрузок.

Воюют два подхода — одни считают, что недостаток впечатлений — частичная сенсорная депривация — стимулирует поиск дополнительных раздражителей, в качестве которых и выступает имплантат. Другие уверяли, что при эмоциональной перегрузке мозг пытается сбросить избыток эмоциональной энергии любому, кто готов его принять. Тут-то и оказывается «к месту» биоэлектронная память.

Майя слушает затаив дыхание. Она, кстати, не биолог, а химик. Я излагаю ей доводы сторонников каждой из гипотез, и объясняю, почему поддерживаю предположение о решающем значении эмоциональной перегрузки.

— Эмоциональная перегрузка не может остаться без последствий, — пытаюсь я подвести хоть какой-то итог затянувшейся лекции. — Осталось только научится предвидеть направленность этих последствий.

Нас зовут на ужин, я спохватываюсь, что не следил за временем. Майя нисколько не сердится, пытается уверить, что ей было очень интересно.

Через несколько дней возвращается доктор Анна. Она появляется у нас во время ужина — посвежевшая и довольная — и выставляет на стол угощения собственного приготовления. Пытается вести себя свободно и непринужденно, расспрашивает о наших успехах и напоминает, что как только мы научимся пользоваться интернетом, с нас снимут мониторинг.

Мы понимаем, что Анна хочет, чтобы мы забыли о ее предыдущем визите. Мы не злопамятны. Знаем, что она одинока, семье ее давно распалась, а сын, которому уже 28 лет, живет за тридевять земель и приезжает раз в год.

Анна рассказывает, что провела короткий — всего неделю — отпуск на курорте Абано-Терме в Италии. Бассейны с минеральной водой, гидромассаж и даже омолаживающие процедуры!

В один из дней в моей голове возникают образы бушующего океана. Волны вздымаются, превращаясь в громады нависших надомной утесов. Затем они обрушиваются вниз, порождая закрывающий горизонт фонтан брызг, ни одна из которых не попадает на меня. Эти видения мучают меня на протяжении дня. Аналитики не видят эти водяные утесы — значит, работает подсознание.

К вечеру возникает странное напряжение усиливается. Я на пороге чего-то. И это что-то не может прорваться и выйти наружу.

В какой-то момент рождается понимание — что надо делать.

Я стремительно вхожу в комнату Майи. Она что-то делала за компьютером. Внимательно посмотрела на меня и с удивлением вскочила:

— Что с тобой?

— Я потом объясню. Раздевайся.

— Как это? — Майя смотрит на меня с испугом и беспомощно озирается по сторонам, словно ищет поддержки. Я делаю жест рукой — ну давай же!

Она медленно стаскивает с себя через голову свитер и бросает его на кровать. Расстегивает и снимает бюстгальтер, он падает на пол. Затем стаскивает с себя шортики и остается в миниатюрных трусиках в голубую полоску.

Теплая волна поднимается откуда-то снизу и поглощает меня. Майя и комната исчезают.

Я нахожусь около невероятных размеров аквариума — он простирается влево и вправо до горизонта. Глубина его — по сравнению с другими размерами невелика: два или три моих роста. Сквозь прозрачную воду, имеющую голубо-зеленый оттенок — как и полагается морской воде — я вижу бурлящую и пенящуюся поверхность. Волн на ней нет.

Я прикасаюсь к стеклу этого гигантского океанариума и неожиданно для себя ощущаю, что прикоснулся к воде, а не к стеклу. Что же удерживает воду ровной вертикальной стенкой?