– Эй… ты это… ты чего… – услышал я её слабый срывающийся голосок, так разительно отличавшийся от того, которым она говорила раньше. Не отвечая, я молча выпрямился, и, резко развернувшись на каблуках, отправился в своё маленькое царство грёз. Оставив её одну. И она не проронила больше ни слова. Но всё время, пока я шёл, я чувствовал её взгляд, упиравшийся мне в спину. И, что самое странное, в нём не было той буравящей тяжести, которая так раздражала меня раньше, нет, в нём было что-то ещё, что-то совсем иное, что-то, чего я сам боялся осознать.
* * *
Этого человека я не знал. Кажется, сейчас я видел предместья Франции. Да. Это был Париж, город любви. Шарон. Не самый приятный район старинного города. Маленькая полуразвалившаяся пятиэтажка, успевшая повидать и взрастить в своём чреве не одно поколение парижан. Мансарда. Обшарпанные стены, местами прогнивший паркет. Полуразвалившаяся мебель, за которую какой-нибудь старьёвщик-антиквар отдал бы целое состояние. Свет луны пробивается через открытое окно. Человек. Высокий долговязый парень, назвать его мужчиной пока не поворачивался язык, длинные спутанные волосы цвета вороного крыла, тёмные хлопковые штаны, местами залатанные, но, как ни странно, абсолютно чистые, и такая же бежевая рубашка. На ногах у него были старые протёртые кожаные туфли. Весь вид долговязого болезненно бледного и худого парня вызывал смешанные чувства.
– Мишель! – донёсся слабый голос откуда-то сзади. Что там? Почему я не вижу?
– Мишееель! – зов повторился, в этот раз прерванный тяжёлым кашлем.
– Да, маман, – ответил юноша. Голос у него был под стать образу, тихий, подобный шелесту листьев, готовый вот-вот исчезнуть. Хм, кажется, я понимаю французский. Удивительно.
– Принеси мне валиума и коньяка, – властно потребовал голос, с трудом сдерживая кашель.
– Сейчас, маман, – плавно, не совершая ни одного резкого движения, юноша подошёл к небольшому шкафчику с резными ножками в форме херувимов и покосившейся правой дверцей, и, со скрипом приоткрыв его, извлёк оттуда небольшую полупустую пузатую бутыль, в которой, ласково играя забредшими лучиками ночного света, плескалась тёмная жидкость, и небольшую коробочку, в которой раньше хранили леденцы. Медленно перелив бурую жидкость, удивительно пахнущую цветущим лугом, в изящные стаканы, и отколов туда пару кусочков льда, извлечённых из небольшого мини-холодильника, приютившегося в углу, он, странно замешкавшись, достал из коробочки две небольшие капсулы, и плавно направился в соседнюю комнату, из которой доносился голос.
* * *