Человек, который знал все

В окне зачем-то светало. За истекшие одиннадцать часов одинокого бодрствования мне не захотелось ни спать, ни есть. Не возникло вообще ни единого желания. Если не брать во внимание сумасшедшую твердокаменную эрекцию, которая, впрочем, никого ни к чему не обязывала и не имела целенаправленного характера. Странным образом я в ту ночь успел сочинить стихотворение из восьми катренов, где, например, была строка:

Так разлюбил – как выронил младенца.

Я навестил семью искусствоведа и учительницы месяца через три. На них было страшновато смотреть – коричневые подглазья, высохшие губы пыльного оттенка. Оба, казалось, достигли предпоследней степени изнурения. Муж вяло пожаловался: в аптеках перебои с эфедрином. "Но водичка для крана пока есть, – пошутил он. – Налить?" "Спасибо, не надо".

Вот эту изнуряющую водичку ангел смерти по прозвищу Болт, в отличие от семьи интеллигентов, не пил, а ширял себе в вену, опережая свои физические и денежные возможности. Его почки и печень отдыхали только тогда, когда некто Миша из цыганского поселка, варивший за день до пятисот кубов, отказывался наливать в долг. Болт задолжал больше, чем зарабатывал за год случайными подсудными подвигами. Кончились те золотые сытые времена, когда его угощал коньяком и севрюгой сам Коля Шимкевич – великий уже человек. Это ведь Коля уберег его от четвертой ходки, помог спрыгнуть с расстрельной статьи, возил с собой в баню, давал деньги и особые поручения. Сейчас гражданин В.Т. Вторушин мог бы входить под своды Государственной думы как белый человек, помощник депутата. Чтобы, значит, осуществлять там деятельность. И воплощать в жизнь. Но великий Коля решил иначе. После трех с половиной особых поручений -а каждое из них тянуло на восемь, а то и на пятнадцать лет строгого режима – он к Болту резко охладел и даже сказал унизительные слова:

"Ты, Болт, сначала прыщи на морде вылечи", и пришлось это сглотнуть. Если от человека зависишь, приходится терпеть – так ведь?.. А тут Шимкевич вдруг сам его нашел, сам вызвонил и забил стрелку, и Вторушин осознал, что его звездный час – вот он, уже настает.

– Как у тебя с жильем? – Народный депутат первым делом беспокоится о нуждах трудящихся.

Они сидели в отдельном кабинете закрытого ресторана. Болту льстили конспиративность беседы и роскошь сервировки – все ради него одного. С жильем было кисло, то есть почти никак. На птичьих правах он делил с клопами комнатуху в многосемейном общежитии.

Тихий, как тень, официант принес черную бутыль вина, запеленатую в салфетку, смочил дно бокала и предложил Шимкевичу снять пробу.

– Пошел вон, – мягко ответил Шимкевич.

Вторушину это почему-то польстило тоже.

– Зачем позвали? – спросил он.

– Маленькая такая просьба. Хочу тебя в разведку послать. Проверить одну квартиру.

– Что за хата? Чья?

– Считай, теперь ничья. Понравится – твоя будет.

Шимкевич хохотнул, словно бы до этой счастливой мысли он додумался прямо сейчас.

– Пустая, что ли?

– Для особо тупых повторяю: ни одной живой души там быть не должно.

Болт наконец понял. Он закурил, напрягся бугристым лицом и выдал формулу, слышанную по телевизору в каком-то сериале из уст крутого киллера:

– Цена вопроса?

С троекратным заиканием прозвучало не совсем круто.

Шимкевич поморщился от дыма болгарской сигареты:

– Ты же говорил, с жильем кисло? Вот тебе и цена.

– Ладно. За неделю разберусь.

– Не больше трех дней. Если что – прикроем. У меня там бойцы второй день на подступах топчутся. Инструменты готовь сам.

Вторушинские инструменты в подготовке не нуждались.

Специально укороченную, бритвенно острую сталь марки "Золинген", обмотанную изолентой и пригретую в кармане куртки, при случайном прошлогоднем обыске даже не изъяли – она выглядела скорее как инструмент, чем холодное оружие. Болт по старинке предпочитал ходить на дело под видом некоего условного ремонтника с потертой кошелкой, где не лежало ничего, кроме тяжелого разводного ключа, пары отверток и мотка скотча.

Шимкевич с философической грустью наблюдал, как Вторушин спешно подъедает телячью отбивную – сам уже почти отбивная… Но кому-то ведь надо поручать роль мяса, пушечного или там парного – для поваров.

Болт пришел на Кондукторскую ровно в полдень и четырежды позвонил в квартиру, удивляясь хлипкости двери, за которую предстояло проникнуть. Подобные замки он вообще отмыкал с помощью гнутого гвоздя, не повреждая механизм.

Это жилище своей бедностью напомнило ему школьную библиотеку, взломанную прошлым летом от нечего делать. Там Болт обогатился только импортными колготками и флаконом туалетной воды из ящичка с пустыми формулярами. Имущество Безукладникова смогло прельстить его лишь телевизором невыносимых габаритов и стеклянным шприцем емкостью в пять кубов, добытым со дна обувной коробки в комплекте с просроченными таблетками от кашля. Недолго подумав, Болт притырил и безукладниковский паспорт, лежавший на виду. На этом развлекательная часть программы закончилась. Теперь ничего не оставалось, кроме как сидеть в засаде до появления хозяев квартиры.