Человек, научивший мир читать

Представьте себе, какая атмосфера царила в «Золотом компасе»! Ведущие лингвисты своего времени ели, спали и работали под одной крышей. Над греческой частью Библии работал Корнелис Килиан – многолетний сотрудник «Золотого компаса», «отец современного голландского языка». Важную роль в проекте сыграл Франц Рафеленг, начавший работать у Плантена корректором в 1564 году, а год спустя женившийся на его старшей дочери. Он учился в университетах Парижа (у Постеля) и Кембриджа, знал латынь, греческий, древнееврейский и арамейский, а также сирийский и арабский. Они с Маргаритой жили отдельно, но все дни Франц проводил в «Золотом компасе», где делил рабочий стол с Иоганном Исааком Левитой.

* * *

«Этот человек не от мира сего, он живет одним духом. Он не ест, не пьет, не спит»[104], – пишет о Плантене Бенито Ариас Монтано, с которым типографа теперь связывает крепкая дружба. Исключительно успешный предприниматель и издатель, он так и не научился наслаждаться жизнью. Портреты показывают нам усталого, практически изможденного человека. В его письмах из 1560-х годов часто встречаются жалобы на хронические колики. Зять Ян Моретус как-то заметил, что его тесть чувствует себя хорошо только тогда, когда покидает Антверпен, и снова начинает жаловаться на боли в животе, лишь только переступает порог «Золотого компаса»[104]. Другой друг типографа, гуманист Юст Липсий, через несколько лет в письмах их общему знакомому выражает беспокойство пошатнувшимся здоровьем тяжело работающего издателя: «Он стал тощим, как палка»[105].

Работа над Полиглоттой доставляла не только удовольствие. В 1572 году Плантен раздраженно пишет де Сайясу, что только половину тиража в 1200 экземпляров смог напечатать полностью, из другой половины – только по пять томов. Все упирается в хронический недостаток денег. Тон, в котором он теперь позволяет себе общаться с испанским двором, разительно отличается от умоляющих писем пятилетней давности. Но типограф столько труда вложил в этот проект, что считает себя вправе слать монарху требовательные письма.

Одна только закупка бумаги стоила ему стольких бессонных ночей! Дорогая бумага высшего сорта доставлялась из Франции и Италии, организовать поставки было непросто. Приходилось лично ездить заказывать ее, чтобы убедиться, что он получит нужную бумагу в нужных количествах и в нужное время. Нельзя допустить, чтобы в разгар печати запасы закончились, нельзя переходить на другую бумагу.

Изготовление пергаментных экземпляров стало настоящим испытанием. Из одной телячьей шкуры, сложенной пополам, получалось четыре страницы формата in folio. Всего в Полиглотте 7000 страниц, то есть для одного (!) восьмитомного экземпляра нужно забить 1750 телят. Это стоило 350 гульденов – в 1570 году около 2,5 годового заработка подмастерья. Но идет война, и в один прекрасный день 1572 года морские гёзы перекрыли устье Шельде – реки, на которой стоит Антверпен, – и заперли тем самым морские торговые пути. Цены на пергамент подскочили в 3,5 раза. А Плантену нужно было еще 3000 шкур, чтобы закончить печать восьмого, самого толстого тома. Это оказалось невозможным, и пришлось извиняться перед королем за бумажные листы в некоторых «несовершенных» экземплярах.

К тому же Филипп теперь затребовал себе не шесть, а тринадцать копий. Это 22 750 телячьих шкур и 4550 гульденов. Причем дополнительного финансирования монарх не предложил – все должно было оплачиваться из пресловутых 12 000 гульденов, которых все равно ни на что не хватало. Кстати, и эти 12 000 король не выплатил полностью. До самой своей смерти Плантен будет жаловаться своим корреспондентам, что король не расплатился с ним.

«Я должен повиноваться Его Величеству во всем, что касается пожеланий в связи с печатью Полиглотты. Но, честно говоря: этот проект пожирает все, поглощает все деньги, которые зарабатывает мое предприятие. Приходится выжимать из него буквально все соки, чтобы закончить работу. Теперь мне придется задействовать четыре пресса вместо двух, чтобы уложиться в сроки, и из собственных средств оплачивать работников для них, потому что Его Величество мне не помогает», – пишет Плантен Мазиусу в 1569 году[106]. Ближе к концу проекта он в 1572 году упрекает де Сайяса, что ему приходится подвергать риску собственное состояние и состояния своих кредиторов, беря многочисленные ссуды, чтобы закончить работу, потому что король не платит. А ссуд он набрал на тысячи гульденов – печать требовала множества текущих расходов.