Человек не сдаётся

Проезжал через Будомир инструктор сельского обкома партии Арсений Никонович Хворостянко — остер на язык, но в общем-то сердечный, открытый человек, успевший в свои сорок с небольшим лет поседеть и обрести фундаментальное благообразие, выдававшее в нем руководящего работника. Направлялся Хворостянко в соседний район и остановился перекусить в будомирской чайной. Степан Прокопович проводил гостя в «боковушку» — отдельную комнату, заказал обед на двоих и спросил у Арсения Никоновича:

— Что за дела позвали тебя в этот район?

Хворостянко неопределенно засмеялся, отвел в сторону глаза и ничего не ответил. А когда выпили по рюмке коньяку, сказал будто между прочим:

— В обкоме ходят слухи, что ты на пенсию собираешься. Неужели правда?

У Степана Прокоповича кольнуло под сердцем.

— Слухи или у начальства есть мнение? — с деланным безразличием переспросил он.

— Тебе уже сколько лет? — уклонился от ответа Арсений Никонович.

— Первенство держу по возрасту среди секретарей парткомов. Но разве старый конь борозду портит?

— А все-таки сколько?

— Ну, скоро шестьдесят. Возраст, конечно, не пионерский.

— То-то, — с загадочностью произнес Хворостянко. — Пора молодым дорогу уступать. — И когда Степан Прокопович взялся за графинчик с коньяком, Арсений накрыл ладонью рюмку, любуясь своей решительностью. — Больше не пью. Дела.

Арсений Хворостянко уехал, а Степан Прокопович с онемевшим сердцем все размышлял над его словами, удивляясь тому, что инструктор разговаривал с ним с тенью виноватости.

Вспомнился Степану давнишний спор с Арсением Ни-коновичем, когда состоялось разделение обкома, равно как и облисполкома, на сельский и промышленный. Они сидели с Хворостянко в одном из обкомовских кабинетов и обсуждали это ошеломившее всех событие. Степан Прокопович тогда с притворной наивностью сказал:

— Темный мы народ — работники районного масштаба. В голове аж хрустит от мыслей, а понять никак не могу.

— Что же тут непонятного? — не уловив подвоха, спросил Арсений Хворостянко.

— Зачем создают два обкома?

— Для усиления руководящей роли партии. — Арсений смотрел на Степана Прокоповича с чувством своего превосходства.

— Для усиления? — продолжал удивляться Степан. — А скажи, Арсений Никонович, сахарные, плодоконсервные, спирто-водочные заводы, да и тот же мясокомбинат в чьей сфере влияния будут? Их ведь не отделишь от сельского хозяйства.

— Да… Сельский обком будет курировать эти предприятия, — с уверенностью ответил Хворостянко.

— А что же тогда остается на долю промышленного обкома?

— Все остальное.

— Что именно? Суперфосфатный завод? Его бы тоже не следовало отлучать от земли.

— Скажешь еще! — досадливо засмеялся Хворостянко. — Ты так и авторемонтный завод подчинишь сельскому обкому.

— А почему бы и нет? — искренне удивился Степан Прокопович. — Разве авторемонтный завод не выполняет заказов колхозов, совхозов, автоколонн, обслуживающих, скажем, сахарные заводы? А потом, нельзя забывать, что существует совнархоз, где к тому же есть партком.

— При чем тут совнархоз?! Зачем путать партийное руководство с планирующими и координирующими органами? Ну да, есть совнархоз! Есть и отраслевые министерства. А теперь будет еще два обкома.

Степан вздохнул и, скосив хитрый взгляд на Арсения Никоновича, почесал бритый, отдающий синевой подбородок. Потом наморщил лоб и продолжил разговор:

— Ну хорошо. Два обкома, так два. А зачем два облисполкома? Это что, две Советские власти? Одна промышленная, а другая сельская? Да и комсомол расчерепашили на две когорты.

Арсений Хворостянко опасливо покосился на приоткрытую дверь, начал собирать со стола и укладывать в ящик бумаги, давая понять Степану Прокоповичу, что он не намерен продолжать этот скользкий разговор. Затем бросил на собеседника насмешливо-въедливый взгляд и изрек:

— Ну, партизан, доболтаешься когда-нибудь!

— Почему? — с тем же притворством удивлялся Григоренко. — Говорю, что думаю, что на сердце. И не на базаре, а в обкоме партии делюсь своими мыслями.

— Между прочим, в обкоме партии больше ценятся здравые мысли, — не скрывая иронии, заметил Арсений Никонович. — Я, например, сужу по-иному: верхам все виднее. Там обобщают опыт всей страны, а ты смотришь на положение дел только со своего шестка. — И, помолчав, добавил, без связи с предыдущим разговором: — Потом, не забывай: сегодня ты секретарь, значит, тебе и соответствующие блага. А завтра не секретарь, и, следовательно…

— Никто? — продолжил мысль Степан Прокопович.

— Не совсем так, но…

— В этом и беда наша. — Григоренко с сожалением посмотрел на Арсения. — Боясь потерять кресло, иные люди подчас не решаются раскрывать рта, хотя видят нелепости. И еще хуже то, что действительно могут дать им по шее, если раскроют рот. Пора с этим кончать, иначе загубим порученное нам дело.

— А ты пойди к кому-нибудь из секретарей обкома и поделись этим мнением, — насмешливо заметил Хворостянко.

Степан взорвался:

— Слушай, Арсений! Ты же куда мудрей, чем стараешься казаться! Я тебя знаю с комсомольского возраста! Почему вдруг вилять стал?