— Чего ты нервничаешь, Мариночка? — тоном, каким разговаривают взрослые с детьми, спросил Федот, нежно и настороженно заглядывая ей в глаза. — На площадке сгружу все сполна. А этот материален я на лесопилке для себя организовал. — Он указал на доски, рухнувшие за плетень и подмявшие там куст смородины и картошку.
— За счет колхоза «организовал»?!
— А я разве с другой планеты? — с веселым удивлением спросил Федот. — Я тоже колхозник. Хата же нужна нам с тобой? Не видела разве, какой палац растет у старой левады?
— Не говори глупостей! — отрезала Маринка. — Я за тебя замуж не собираюсь!
— А ты что, ворог себе? — искренне удивился Федот. — Или думаешь — лучше меня сыщешь?
— Дурак! — Маринка, резко повернувшись и хлестнув концом косы по лицу Федота, зашагала сама еще не зная куда.
— Мариночка, я не сержусь! — притворно веселым голосом крикнул ей вдогонку Федот. — Буду ждать у лодок!
Маринка даже сплюнула от негодования. И как она раньше не замечала, что Федот такой спесивый и самодовольный? Кто ему дал право так разговаривать с ней? «Сама виновата, — подумала она с досадой. — Пели с ним у лодок в два голоса. Выслушивала его болтовню. Пялила глаза, когда он копировал кого-нибудь, хихикала, как дурочка».
И вот еще что удивительно: Маринка внимательна к Федоту, может, еще из-за его матери, Наталки, какой-то необыкновенной и непонятной женщины. Как могло случиться, что Наталка, такая красивая и особенная, стала женой Сереги Лунатика?
Однажды Маринка и Наталка встретились в лесу. Было это перед Майскими праздниками, когда Маринка, приехав домой из Средне-Бугска, пошла в лес за рястом — синими цветами, густо укрывшими поляны. А что делала в лесу Наталка, Маринке неизвестно. Столкнулись они у лисьих нор.
— Ряст собираешь? — первой заговорила Наталка, подняв с земли лукошко с молодой зеленью.
— Ага, ряст… А вы?
— Я?.. Я часто в лес хожу. В этом лесу я с отцом своим рассталась… Вон там, у опушки. — Наталка, указывая, протянула руку.
В это время с ветки орешника вспорхнула хохлатая синица и, подлетев к вытянутой руке, затрепетала над ней.
— Садись, садись. — Наталка тихо засмеялась и разжала ладонь, в которой лежало несколько зерен подсолнуха.
Маринка даже рот раскрыла от изумления, видя, как синица тут же села на ладонь Наталки, юрко крутнула по сторонам головкой с белыми щеками и, склюнув семечко, вновь вспорхнула на орешник.
— Ты не удивляйся, — сказала Наталка, видя, что Маринка смотрит на нее чуть ли не с суеверным страхом. — Попробуй сама. — И протянула ей семечки.
Маринка, взяв семечки, недоверчиво выпростала руку, а Наталка, поджав губы, тихо посвистела. Тотчас же над рукой Маринки, трепеща крыльями, повисла птичка.
— Свисти, свисти, — сказала Наталка.
Маринка послушно начала посвистывать, следя возбужденными глазами за синицей. Птичка с лету схватила с ее ладони семечко и улетела.
— Вы же колдунья, тетка Наталка! — с восхищением засмеялась Маринка.
— Теперь и ты будешь такой колдуньей. Только хлопчикам не выдавай секрета, а то сразу птиц отпугнут.
— Добре, буду молчать.
Потом они вместе рвали ряст. Когда цветов набралось много, уселись на траву и начали плести венки. Маринке казалось, что сидит она рядом с давней и верной подругой: было весело и интересно. А Наталка и впрямь держала себя девчонкой. Примеряла венок то на себя, то на Маринку и заразительно, как никогда еще не слышала Маринка, хохотала.
Когда направились домой, Наталка погрустнела и будто постарела. Вроде это была уже совсем другая женщина.
При входе в село Наталка спросила:
— Вы с моим Федей дружите всерьез? Ты любишь его?
Маринка почувствовала, что лицо ее запылало, и она непроизвольно подняла к нему букет ряста. Не знала, что ответить, сгорая от стыда.
— Не надо, не отвечай, — ласково сказала ей Наталка. — Ты, может, и сама еще не знаешь. Оставайся здоровой, — и повернула к своей улице.
Нельзя сказать, чтобы Федот вовсе не нравился Маринке. С ним весело. Приятно, что девчата завидовали, когда он провожал ее домой после гулянки. И очень смешно было слушать, как витиевато и восторженно нашептывал ей о том, какая она красивая, умная и как он мечтает о такой подруге жизни. Поначалу Федот пытался обнимать ее; она строго отводила его руки и, измерив удивленно-насмешливым взглядом, говорила неизменно одни и те же слова: «Это что еще?» Федот сникал и начинал отчаянно вздыхать.