Человек неразумный

– А вы, Владислав, и не пытайтесь объяснить массовое появление пассионариев с привычных для вас позиций современной генетики, – Кедрин добродушно смотрел на Заломова и улыбался. – Сделать это вам не удастся. Но обратите внимание, как легко всё объясняется, если предположить, что этнос иногда получает новую генетическую информацию из какого-то, скажем помягче, внешнего источника, – лицо биолога-теоретика стало серьёзным, и, глядя куда-то вдаль, он добавил: – Только с помощью информации из того внешнего, лишь умопостигаемого источника и можно объяснить появление таких совершенно невероятных вещей, как разум и язык. Я уж молчу о главном галактическом чуде – о появлении жизни на нашей старушке-Земле. Без Мирового Разума, вобравшего в себя всю информацию Вселенной, тут уж никак не обойтись.

Очередное вторжение в разговор ненаучного понятия заметно раздражило Заломова. В прямо-таки юношеской запальчивости он воскликнул:

– Да неужто, Аркадий Павлович, вы и взаправду допускаете существование разума в отрыве от мозга?!

Кедрин весело взглянул на Заломова и очень мило, совсем по-детски засмеялся. Внезапно посерьёзнев, ответил:

– Дорогой Владислав, ваш вопрос поставлен не вполне аккуратно. Вероятно, вы хотели сказать, что нельзя представить себе разума в отрыве от души? – у Заломова вытянулось лицо. – Да ладно, молодые люди, не берите всё это в голову. Боюсь, я слишком высоко расставил свои ловчие сети. Вы правильные советские ребята. Радуйтесь своей молодости и не забивайте ваши светлые, незамутнённые головки проблемами старцев! Вы можете обойтись без Мирового Разума? Он вам не нужен? – Ну, и живите без него!

– Простите, Аркадий Павлович, а как же на самом деле? – возмутилась Анна.

На лице Кедрина заиграла нетипичная для него мягкая, почти застенчивая улыбка.

– А на самом деле, Анна Дмитревна… Мировой Разум… есть.

– Но откуда у вас такая уверенность? – изумилась Анна.

– Анна Дмитревна, – Кедрин взглянул девушке прямо в глаза, – да разве вы не видите, что во всём, нас окружающем, сквозит закономерность и смысл? Неужели вы не замечаете разлитую вокруг нас красоту и гармонию? Кстати, моя точка зрения на данный предмет не слишком далека от эйнштейновской. В апреле 1929-го нью-йоркский раввин Герберт Гольдстейн прислал Эйнштейну телеграмму с незатейливым текстом: «Вы верите в Бога?» – Эйнштейн отбил ответную депешу: «Я верю в Бога Спинозы, который являет себя в гармонии сущего, но не в Бога, озабоченного судьбами и поступками людей».

БОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОГРАММИСТ

Кедрин потянулся к своему роскошному портсигару, вынул из него очередную сигарету и закурил, глядя через отворённое окно на берёзовую рощу, к счастью, сохранённую строителями. А роща та была диво, как хороша. Такая воздушная, такая белоствольная! Учёный откинулся на мягкую спинку стула и, придав своему лицу значительное выражение, изрёк:

– Да и вообще, мои юные наивные друзья, вся наша жизнь, весь её смысл – это стремление познать тайную логику того единственного мира, данного нам в ощущениях и смутных предчувствиях.

– Аркадий Павлович, мне кажется, вы чего-то не договариваете. На какую-такую тайную логику и на какие-такие смутные предчувствия вы намекаете? – на лице Анны читалась лёгкая растерянность.

– Мои юные коллеги, – заговорил Кедрин негромко и без малейшей рисовки, – да неужели вы никогда не задавались вопросом, как нам вообще удаётся возводить логически безупречное здание науки, проникать мысленным взором в глубины космоса, генов и атомов? Как нам удаётся находить какие-то законы в этом хаотичном нагромождении зрительных, слуховых и тактильных ощущений? – видно было, Кедрин искренне взволнован. Вероятно, эти вопросы он часто задавал самому себе, и ему не хотелось выставлять на суд незрелых юнцов свой выстраданный ответ. Но деваться было некуда, после краткой паузы он наконец раскрыл своё философское кредо: – Наш поразительный успех в познании законов природы означает лишь одно: мы со своим разумом и весь окружающий нас мир – всё это воплощение одной и той же творческой программы. И программистом тут мог быть только Он – Мировой Разум или то таинственное начало, которое Георг Гегель, столь уважаемый Карлом Марксом, назвал Абсолютной идеей.

Странно, но последние слова Кедрина возмутили Заломова. Возможно, он воспринял жонглирование великими именами, как вторжение на свою личную, особо охраняемую территорию. Так или иначе, но он разразился пространной тирадой, и речь его снова звучала напористо и убедительно: