Человек, обманувший дьявола. Неполживые истории

Государь император Николай Первый, одиннадцатый император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский, перевел остекленевший взор на вошедшего в малый кабинет юношу, подпоручика Киже. Ему он доверял – в тех пределах, в которых император вообще мог доверять кому бы то ни было.

– Ну что ж, этого следовало ожидать, – спокойно сказал он, – поляки со своим фантастическим разномыслием всегда будут биты австрийским порядком и дисциплиною. Но и австрийцы непрочно сидят на своих штыках. Думаю, грядут неприятности в Венгрии… но мы им, как обычно, поможем, ибо в том наш долг.

Государь встал, окинул взглядом кабинет – простой, безыскусно отделанный, со столом и походной кроватью. Простые белые своды и картины батального содержания на стенах дополняли впечатление.

Заложив руки за спину, император подошел к окну, за которым простирался Петербург.

– Но все это, – сказал он веско, – не решает главной проблемы. Без нас в Европе не стреляет ни одна пушка, это правда. Но правда и то, что нас не держат за своих. Мы так и не стали истинной Европой, несмотря ни на какие наши благодеяния. Это рок. Но в наших силах избыть его.

Он покосился на столик карельской березы. На нем под стеклянным колпаком лежал древний палисандровый ларец с выжженной надписью «Хранить вечно».

– Есть пророчество… – сказал он куда-то в пространство. – Пока Россия не овладеет Царьградом и не перенесет туда столицу, мы не станем частью общеевропейского дома.

– Это весьма естественно, – осторожно заметил подпоручик Киже, иногда позволявший себе мелкие вольности. – Насколько мне ведомо, это следует из основ науки геополитики, любимой англичанами. Овладенье Царьградом необходимо для овладенья проливами, а это сделает Россию морскою державою. Тогда Европа нас признает…

– Логично, – заключил император. – Посему все усилия державы нашей будут направлены к сей великой цели. Все, что мы делаем, мы делаем ради Царьграда. Мы пойдем на все, на любые беды и лишения – но этот город должен быть нашим. Новая столица на Босфоре – вот наша путеводная звезда, наш компас земной, наша удача и награда за смелость. Мы овладеем им – или погибнем. Но в пророчестве сказано, что град сей непременно падет нам в руки, а посему я уверен в нашей будущности.

1946 год н. э.

Майор Махруткин сидел, свесив задницу над дырой, и разминал в руках кусок газеты «Правда». Газета была жесткой, к тому же половину ее занимал портрет товарища Сталина, который употреблять по назначению было никак нельзя – по крайней мере в присутствии лейтенанта Елдакова, который тужился рядом и тоже держал в руках газетный лист, но не теребил его, а что-то читал. Елдакову Махруткин не доверял: поговаривали, что лейтенанта видали у особистов.

– Василь Семёныч, – вдруг сказал Елдаков, – у тебя за что медаль за взятие? За Будапешт?

– За Кенигсберг, – машинально ответил Махруткин, думая, не употребить ли все же Сталина, пока Елдаков читает.

– Вот дела. Переименовали Кенигсберг. Теперь это Калининград. В честь Калинина.

Махруткин вместо ответа громко перднул. Всесоюзного старосту он не то чтобы не любил, а не видел в нем смысла. В тридцать девятом его мать писала Калинину письмо, чтобы тот похлопотал насчет Махруткиного отца, старого большевика, арестованного по вредительскому навету. Калинин на письмо не ответил, а отец так и пропал. Хорошо еще, что началась война – а то и сын за отца ответил бы по полной.

– А что значит Кениг… этот, берг? – не отставал Елдаков.

– Королевский город, – буркнул Махруткин. – Был, – добавил он на всякий пожарный случай.

– А какой там король был? – не отставал Елдаков.

– Какой надо, такой и был, – отрезал Махруткин. – Что царь, что король – одна херня. Сри давай.

– А красиво, Василь Семёныч. Царь-град, – мечтательно произнес Елдаков. – Это я в хорошем смысле, – тут же поправился он, чтобы Махруткин не заподозрил его в монархическом уклоне. – Ну, как царь-пушка или, там, царь-колокол. А это царь-город, значит, был. Теперь нашенский он, получается. А ведь это… как бы… знак какой-то, – добавил он несмело. – Мне один старый большевик рассказывал. Когда царя грохнули, при нем нашли ларец древний, а в нем бумагу. Такую старую, что специального профессора присылали, чтобы тот разобрал. Так вот, там про царь-город что-то было. Что, дескать, когда он наш будет, туда столицу перенесут…

«Точно пробивает, сучонок», – решил Махруткин.

– Нет у нас царских городов и не будет, а столица у нас одна, Москва называется, – сказал он решительно, пресекая дальнейшие инсинуации.

Лейтенант обиженно примолк, сосредоточившись на своем нехитром деле.

Махруткин осторожно оглянулся, убедился, что внимание Елдакова поглощено процессом, и подтерся-таки Сталиным, заполировав задницу промятыми указами о награждениях.

О происхождении евреев

Посвящается Шломо Занду

Вообще-то, никаких евреев нет.

Доказывается это просто, от здравого смысла. Ну сами посудите, может ли существовать столь курьезный народец? Конечно же нет! Это все сказки, в которые только дураки верят.