– Мама сходила на диспансеризацию, через девять месяцев родился, делов-то. – Тёмка добил яичницу и принялся осматривать стол в поисках съестного. – Ты как сказала? Отечество?
– Э-э… Отчество.
– А, до революции было. Отменили в двадцать втором как пережиток буржуазного строя. По материнству я Татьянович.
– А папа?
– Папа – в смысле донор? Я откуда знаю? Тоже, наверное, на диспансеризацию сходил…
– А у кого-нибудь бывают дети… ну, от отца?
– Бывают. В тридцатых за отцовство мужикам клещами рвали. Хотя тогда вообще всем рубили и резали только так. Все реакционные классы, потом кулаков… Таких лишенцами называли. Сначала отрезали им все, потом перевоспитывали. Некоторым потом даже нравилось. Помню, читал книжку тридцать седьмого года, «Воспоминания лишенца», сильная вещь…
– А как их перевоспитывали?
– Как-как. Каком кверху. Того времени пословица.
– А с детьми что делали, которые ну того, естественным способом?
– Наебышей? Или в спецдетдом имени Дзержинского, или сразу в расход, время было такое. В войну пошли послабления, солдаты без яиц плохо воевали, да и вообще люди понадобились. В общем, в сорок втором скостили до восьми лет поселения. Сейчас просто ребенка отбирают. Потом такого всю жизнь «наебышем» звать будут, щемить по-всякому… У меня в молодости мальчик был, первая любовь, можно сказать, – вспомнил Тёмка. – Женей звали. Вот про него говорили, что у него мать не в поликлинике зачала. Очень он от этого страдал. И поэтому с хулиганами спал, – он вспомнил Нюшу с его пудовыми кулаками и поежился.
– Тёмка, дорогой, я так и не поняла все-таки. – Люся сделала неосторожное движение ногами и поморщилась. – Давай-ка ты мне сначала все расскажешь. Как у вас это все началось? То есть почему у вас все стали, ну это… однополыми?
– Потому что разнополых запретили. – Тёмка потянулся за помидором, откусил. Помидор показался ему необыкновенно вкусным. – Согласно учению Маркса-Энгельса-Мальтуса об относительном и абсолютном перенаселении при капитализме и необходимости установления государственного контроля над рождаемостью. Я еще в школе реферат по Энгельсу писал, – вспомнил он. – «Капиталистическая система производства, основанная на законе стоимости, с необходимостью ведет к перепроизводству как производителей, так и потребителей общественного продукта», – он с трудом закончил заковыристую фразу и добил помидор окончательно.
– Ужас какой-то, – поежилась Луся.
– Как же там было-то, я же помнил… – Костыльков окинул взглядом стол, надеясь обнаружить еще что-нибудь съедобное, но из пищевого был только хлеб, – … а, вот: «Семья, мелкобуржуазная ячейка, производящая производителей, должна быть заменена централизованным производством человеческого материала». Это Энгельс. Из чего, – Тёмка прикрыл глаза, вспоминая фразы из учебника, – следует введение искусственного оплодотворения производящей части населения, согласно научно обоснованным потребностям производства, и гомосексуализм как духовно-нравственная надстройка, отвечающая величайшим чаяниям человечества, начиная с Сократа, Платона, Александра Македонского, Антиноя, Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонарроти, Оскара Уайльда, Марселя Пруста…
– Только не надо про этих педиков, мне Игорь успел все уши прожужжать. Уальд, Пруст…
– Ну да. А мы их всех в школе проходили. И, конечно, про великую любовь Маркса и Энгельса. Соединивших учение Мальтуса и этого, как его, Прудона. Хотя буржуи клевещут, что у Маркса жена была и куча детей.
– Так и было, я читала, – сказала Луся.
– У вас, может, так и было, а у нас – не верю. Ну по роже видно, что Маркс гомо! Да и вообще, про Путина с Кабаевой тоже всякую ерунду рассказывают. Литвиненко даже опубликовал в Лондоне. Ну и получил стронция в кофе.
– А что, неправда? – Луся взяла кусок хлеба и начала возить по тарелке, подбирая остатки желтка.
– Херня, – решительно сказал Тёмка. – Путин гэбист, а в контору только настоящих гомо брали, у них это строго. Он всех этих отклонений терпеть не может. «Я Дмитрию никогда не изменял, и он мне тоже. Каждый из нас уверен в своем партнере по семейному и государственному тандему», – процитировал он недавнее интервью. – Может, с кем и был, про Березовского вот говорят… хотя Берёза тогда вообще всех на хую вертел. Но чтобы Путин с бабой – не-а.
Еда кончилась, но из-за стола вылезать не хотелось. Хотелось сидеть и дальше смотреть на Лусю. Поэтому Тёмка продолжил: