Майлз остановился. Он слез с вора, который казался теперь куском грязи, размазанным по асфальту. Майлз вынул пистолет из его штанов и раздавил его ногой. Затем он перевернул парня, завел ему руки за спину. Сломанное запястье теперь было размером с грейпфрут. Вор завыл, а Майлз соединил его руки и крепко стянул их паутиной.
Затем он наклонился и стянул с вора кроссовки. Он передал их мальчишке, который трясся от страха, вместе с едва не украденными кроссовками.
– Делай с ними что хочешь.
Затем он снова склонился над вором, максимально приблизившись к его разбитому, окровавленному лицу.
– Расскажи всем, что произошло с тобой. И если ты или любой из вас попытается выкинуть что-нибудь подобное снова, я узнаю. Ты не знаешь меня, но я знаю тебя. И я приду за тобой.
Когда паренек наклонился, чтобы завязать шнурки, Майлз метнул паутину на ближайший фонарный столб и улетел прочь. Он выпускал паутину вправо и влево, вверх и вниз, позволяя ей цепляться за всевозможные конструкции: фонари, высотные здания, строительные леса. Пока он рассекал воздух, адреналин перестал бурлить в крови, и ему пришлось мириться с фактом, что он только что чуть не забил человека до смерти.
– Нет! – вслух сказал Майлз, и его голос приглушила маска. Хотя и без этого его вряд ли кто-то мог услышать, ведь он скользил по небу на паутине высоко над Бруклином. – Нет! – повторил он, отпустив паутину и резко приземлившись на крыше школы, отчего ему пришлось сделать кувырок вперед. Встав на ноги, он стянул маску с лица; его грудь тяжело вздымалась. Затем он заглянул через край и увидел ребят, ошивающихся у главного входа в школу – высокие, мокрые от пота, они кидали друг другу мяч, как боевую гранату. Все они были одеты в спортивную форму школьной команды. Школа была недалеко от дома Майлза. Он особо не обращал внимания, куда направляется, но, похоже, мозг на автопилоте привел его домой – по крайней мере, близко к нему. Так что Майлз понял намек и решил направиться туда.
Майлз жутко удивился этому, ведь он даже и не думал туда идти, потому что в настоящий момент домой ему не хотелось. Особенно учитывая, что случилось несколько часов назад. К тому же он не знал, поджидает ли его там новость о сломанном столе. Но на сердце у него было так тяжело, о стольких вещах ему было нужно подумать, что он предпочел бы побыть в компании расстроенных родителей в своем уютном доме, чем в вонючей комнате общежития, наполненной раздражающим звоном и противной музыкой из
Начали сгущаться сумерки. Майлз спустился по задней стене школы и решил пройти остаток пути до дома невидимым. Собаки, выведенные на вечернюю прогулку, переполошились, проходя мимо него. Хозяева их одергивали, не догадываясь, что Майлз стоял прямо перед ними и корчил рожи. Затем на него уставилась белая кошка, вся ощетинилась, выгнула спину и, зашипев, бросилась под припаркованную машину, кстати, не самую обычную – на самом деле она больше служила домом, чем автомобилем. На панели управления рядом с клочками бумаги и всяким хламом выстроились кофейные стаканчики из соседнего магазина. На передних сидениях валялись мешки с мусором. Небесно-голубая краска авто была покрыта ржавыми пятнами. Эта машина была такой же частью района, как и все остальное. И хотя Майлз не знал «жильца», для него не было секретом, что на заднем сидении ночевал какой-то мужчина. Никто его не трогал, только дети каждый день набирались смелости и заглядывали в окошко, чтобы разглядеть его. А сегодня и Майлз, невидимый и преисполненный интереса, решил тоже сделать попытку, чтобы наконец удовлетворить свое любопытство. Он заглянул в заднее окошко. На сидении спящим призраком валялось полосатое одеяло. Дверь была закрыта не до конца, поэтому горел верхний свет, но внутри никого не было. Тогда Майлз захлопнул дверь и пошел дальше.
Вокруг было тихо: ни машин, ни людей, ни даже Жирного Тони и его приятелей, что странно, потому что они обычно всегда на улице, если только поблизости нет копов. Но пройдя дальше, Майлз понял, что в этом и была причина. Полицейские выводили Ника из дома. Ник, лысый и с густой бородой, выглядел сбитым с толку, как будто не понимал, за что его арестовали. Его лицо напоминало огненный шар, изо рта будто вырывались языки пламени.