Человек-пистолет, или Ком

— В особенности постарайся вдуматься вот в эту фразу! — добавил Ком и поставил карандашом восклицательный знак перед фразой, гласившей, что «великие вопросы в жизни народов решаются только силой».

— Непременно! — сказал я и, взяв у него карандаш, еще дважды эту фразу подчеркнул.

После библиотеки мы зашли в булочную, купили на двоих буханку черного хлеба и пообедали, запивая хлеб чаем, в тесной и дурно пахнущей столовой на Петровке. Между тем я предлагал Кому поехать ко мне и поесть как следует, но он решительно отказался, заявив, что и этого будет вполне достаточно. Правда, перед тем как отказаться, он почему-то поинтересовался, нет ли у меня дома селедки; я ответил, что селедки нет, но зато есть ветчина и свежие помидоры из пайка Валерия; я начал было о том, что если на то пошло, то селедку к пиву можно взять в пивной на Пушкинской, но, заметив неодобрительный взгляд Кома, поспешно оговорился, что про пивную — это я просто так, к слову. Ком отмахнулся, а затем с видимым удовольствием рассказал милую историю о том, как однажды уборщица застала ночью в буфете Владимира Ильича, проголодавшегося и резавшего на столе селедку…

Ближе к вечеру мы отправились к развалинам на берегу Москвы-реки. Ком объяснил, что наше второе практическое занятие будет посвящено физподготовке и овладению некоторыми приемами рукопашного боя.

Старый гараж-барак послужил нам вместо спортивного зала. На потолочных балках можно было подтягиваться как на перекладине. Старая шина от грузовика заменила боксерскую «грушу».

Ком гонял меня беспощадно, ликвидируя, как он говорил, сало, которое я успел нарастить в прошлой, несознательной и обывательской жизни. Взваливая поочередно друг друга на плечи, мы делали приседания, наклоны, а также бегали по кругу. Затем тщательно отрабатывали удары руками и ногами, защиты и связки и, наконец, провели несколько спаррингов. Ком требовал, чтобы я был предельно агрессивен и действовал так жестко, как если бы это была настоящая смертельная схватка. Сначала он высказывал недовольство моей пассивностью (я просто боялся ненароком его покалечить), но, угощая меня чувствительными пинками и зуботычинами, довольно скоро возбудил во мне необходимую ярость, так что я потом даже удивился, что мы друг друга не покалечили… «Занятие» длилось около трех часов. Напоследок мы разделись до пояса и растерлись снегом, и только тогда Ком сказал, что на сегодня достаточно. От сильной физической усталости у меня перед глазами плыли круги.

Прежде чем возвратиться к автобусу, мы отдыхали, сидя на ящиках и привалившись спинами к стене барака.

— Слушай, — вдруг пришла мне в олову мысль, — а может быть, для дела будет лучше, если ты займешься общественно-политической деятельностью? Ведь если серьезно заняться, можно многого добиться!

— Нельзя! — резко отозвался Ком.

— Почему же нельзя?.. Я очень даже хорошо себе это представляю! В этом нет ничего сверхъестественного. Постепенно подниматься все выше и выше, и — вполне можно дорасти до генерального секретаря… К тому же у тебя еще в институте, я помню, была склонность к общественной работе. Может быть, не уйди ты тогда в армию, сейчас бы уже весьма преуспел по этой линии… — Ком хотел что-то возразить, но я увлеченно продолжал: — А что?.. Помнишь такого бойца Константина? Вы с ним, кажется, в штабе ССО начинали… Так он потом в комитет комсомола института выдвинулся, а теперь, я слышал, где-то в аппарате горкома…

— Да, я тоже слышал… — пробормотал Ком.

— А что, — воскликнул я, — может быть, так и надо!

— Он уже тогда был очевидным ВРАГОМ, — сказал Ком.

— О, он такую бурную деятельность развернул! Его, между прочим, даже какой-то медалью или орденом за трудовую доблесть наградили… Вообще, проявил себя… Кстати, он стал потом главным действующим лицом в разгроме студенческого театра. Это он постарался, чтобы Пекаря (помнишь?) исключили из комсомола, не дали даже защитить диплом… Он же, Константин, активно участвовал в той старой истории, когда судили горе-марксистов, незадачливых организаторов кружка…

Я взглянул на насупившегося Кома.

— Вот видишь, — добавил я, — ты его еще тогда раскусил, и если бы не самоустранился из общественной жизни…

— Я и не думал самоустраняться… — начал оправдываться Ком.

Но я почувствовал, что мне удалось зацепить его за больное. Я задел его самолюбие.

— Неважно, — продолжал я дожимать в том же направлении. — Но если бы ты остался в институте, то смог бы реально притормозить эту сволочь и сам выбиться в лидеры. Ты ведь пользовался авторитетом. Ты еще тогда был очень сознательным. Не то, что мы — разгильдяи, дети по сравнению с тобой… Иначе говоря, ты бы защитил ребят и не допустил, чтобы им испортили биографии…

— Кр-р-р-р… кр-р-р-р…

— Ты не согласен?

— Кр-р-р-р…

— Что?!