Человек-пистолет, или Ком

После «занятия» майор принес ветошь и смазку, и мы принялись чистить, как и полагается после стрельб, мелкокалиберные винтовку и пистолет, а заодно автоматы и штыки-ножи. Пока мы приводили в порядок «материальную часть», майор вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил чай и расставил стаканы.

За чаем отставной майор привычно излагал свои умеренно диссидентские убеждения. Он, как говорится, не уважал властей, видел во всех действиях и мерах правительства одни только глупости — все нуждалось в переменах, все было плохо, все шло прахом…

— От тоже член организации? — спросил я Кома, когда мы вышли из школы и Ком провожал меня обратно к вокзалу.

— Какой организации? — удивился он.

— Ну или как это называется Организация Подполье Партия? В общем эта ваша система служения великому делу… А?..

Про себя я думал: «Просто в голове не укладывается, что в наше время может существовать какое-то подполье!.. Это уже где-то рядом с масонским бредом и манией преследования Сэшеа. Маразм! Маразм!..»

— Это НИКАК не называется, — сказал Ком.

Мне показалось, что он всячески старается уклониться от прямого ответа, прикидываясь непонимающим, отмалчиваясь, но я не оставлял попыток вытянуть из него что-то более определенное.

— Я же тебе все объяснял, — начал раздражаться Ком. — Еще когда мы с тобой поклялись друг другу пожертвовать собой для борьбы за справедливость, как когда-то Герцен и Огарев во времена своей юности…

— Что-что?! — изумился я.

— Ну это же известный эпизод!.. На Воробьевых горах на виду у всей Москвы они поклялись отдать себя избранной ими борьбе с самодержавием… Неужели не помнишь?

— Нет, почему — припоминаю… А мы, значит, по их примеру и подобию… Это я понимаю. Но хотелось бы все-таки как-то отчетливее представить себе конкретно нашу систему!..

— Самая простая система, — твердил Ком. — Самая простая… Я своей жизнью отвечаю перед тобой и делом, а ты своей — передо мной и делом! И каждый, кто к нам присоединяется, должен взять на себя такое же обязательство.

— Значит, все-таки некая организация существует? Некое сообщество? — спросил я. — Некая группа людей?

— Просто — честные люди, — пространно ответил Ком.

— И это никак не называется?

— Никак. Какой толк в названиях?

— Ясно, — кивнул я, хотя в голове у меня еще больше все запуталось.

— Что плечо — болит? — заботливо спросил Ком, меняя тему.

(До плеча ли мне было!)

— А почему ты сегодня не спрашиваешь, как развиваются мои отношения с Жанкой? — задиристо поинтересовался я. — Или моя нравственность тебя больше не беспокоит?

— Мне кажется, тебе удалось обуздать себя. Разве нет?

— С твоей помощью, с твоей помощью… А вот как Жанка — обуздает себя? А?..

Ком ничего не сказал, проводил меня до вокзала и усадил в поезд.

— Послушай, — спохватился я, когда мы прощались, — я добросовестно вникал в твои выписки из Ленина, но так и не смог понять, какой главный вывод следует из них… Может быть, я вообще не гожусь для служения великому делу? Может быть, ты зря со мной возишься? — с некоторой надеждой спрашивал я.

Я стоял в тамбуре, а Ком на перроне. Двери зашипели закрываясь, но Ком поставил ногу и придержал одну половинку дверей. — Не смог понять? — задумчиво переспросил он.

— Прямо-таки не в состоянии! — заверил я.

— Ну, а то, что социалистическое Отечество в опасности — ты это понимаешь?

— Это я понимаю, но…

— Значит, главное ты понимаешь! — успокоил меня Ком.

Он убрал ногу, и двери с грохотом сомкнулись. Я провожал глазами ускоряющуюся платформу, Кома, фонари и ей-богу не знал, радоваться мне своей принадлежности к никак не именуемой общности «честных людей» или нет, так же как и своему пониманию того, что «социалистическое Отечество в опасности»…