Человек под маской дьявола

В тот день, Генрих вернулся домой поздно и судя по звонкому голосу, доносившемуся от парадного входа, в компании женщины. Едва их шаги удалились и растворились на втором этаже, я осторожно приоткрыла дверь и тихо ступая на носочках вышла из своей комнаты. Снедаемая любопытством, я прошла по коридору, поднялась по лестнице и остановилась у дверей его спальни. Свет пробивался сквозь узкую щель над полом, и тонкой полосой стелился к моим ногам. Я затаила дыхание. Я слушала. Голоса из комнаты звучали приглушенно, но даже не смотря на всю свою неопытность, я догадывалась, что там происходит. Вдруг дверь распахнулась и передо мной возник Генрих. Увидев меня, он замер. Он опешил от неожиданности, и не сразу нашелся. Волосы его были взъерошены, глаза блестели. Рубашка расстегнута. В раскрытую дверь, я увидела лежащую в постели женщину. Она смотрела на меня без злости, открыто улыбаясь.

— Приготовь чай! — приказал Генрих, и захлопнул дверь у меня перед носом.

В комнате воцарилась тишина. Я послушно отправилась на кухню выполнять его поручение.

Когда чай был готов, я сервировала поднос и собиралась отнести его наверх. Обернувшись, я увидела в дверях женщину, уже видела в спальне Генриха. Она стояла, облокотившись на дверной косяк, и улыбаясь смотрела на меня. Она была настоящей красавицей, с пышной грудью, еле скрытой тонкой шелковой сорочкой, с широкими бедрами и матовой, белоснежной кожей. Ее волосы были убраны в прическу, и только один непослушный локон выбился у виска.

— Добрый вечер. — Поздоровалась я.

— Привет, дитя. Весело ответила женщина. Значит, ты и есть, Анни. Генрих много рассказывал о тебе.

— Что он мог рассказывать? — я не смогла сдержать насмешки.

— Много чего. Что ты очень добрая, открытая и честная. И красивая… — она подошла ко мне и едва коснулась моей щеки, руки ее были холодными.

Я не отстранилась. Я была удивлена ее признанием и проявленной нежностью. Никогда прежде я не считала себя красавицей, фигура моя и до войны была слишком угловатой, а после пережитых разочарований, стала еще худее, словно высохла. Волосы потускнели, глаза впали, губы потеряли очертания, сливаясь с бледностью уставшей кожи. Что во мне могло быть красивого?

— Ирина. — Представилась женщина.

Я кивнула.

Она прошла вглубь кухни, и опустилась на стул, закинула ногу на ногу, совершенно не стесняясь своего откровенного вида.

— Расскажи мне, Аня, откуда ты?

— Из Омска.

— А твои родные?

— Они все умерли.

Печаль отразилась на ее лице.

— Мне очень жаль, война унесла немало славных людей. Мой муж, погиб при осаде, я осталась одна с тремя детьми. Вот и приходится заниматься… этим… ну ты понимаешь…. А как иначе мне прокормить своих малышей. А эти, они же не все плохие, мне кажется в некоторых даже есть что-то человеческое. Хотя попадаются такие твари. Аж мерзко. А Генрих, он другой… но как закрытая книга, я никогда не знаю о чем он думает.

— Возможно. — Спокойно ответила я.

— Он очень образован, и умеет владеть собой.

На этот раз усмехнулась я, вспоминая те редкие минуты, когда его гнев выходил из-под контроля. Наверно эта красивая и пышущая здоровьем женщина, знала другого Генриха. Генриха без маски, того каким он представал перед людьми. Мне же довелось увидеть его настоящего, не только ранимого и чувствительного, но и беспощадного.

— Он преступник. — Констатировала я.

Она не удивилась.

— Идет война. Он всего лишь элемент системы. Не убийца и не герой. Твои слова слишком жестоки.

— Я знала людей из гетто. Их морили голодом, истязали изнурительными работами. Регулярно избивали и унижали. Их держали группами, по несколько семей в крохотных домах. Евреи, цыгане, русские. Все те, кто неугоден немецким идеалам и взглядам на жизнь.

— Но Генрих…

— Генрих командовал этим адским местом. Я видела его там. Генрих — преступник.

По коридорам прогремел недовольный голос Генриха. Он звал Ирину.

Гостья неожиданно вспыхнула, вспомнила о цели своего прихода, подскочила со стула, едва не опрокинув его, и забрала у меня из рук поднос.

— Надеюсь еще увидимся, — ласково бросила она мне на прощание и исчезла.

Она ушла. Я достала из-под стола старую корзину, ту самую, что носила в разрушенный дом напротив, и собрала в нее все самое свежее, оставшееся от нетронутого Генрихом ужина. В последнее время, его ужин часто оставался нетронутым, и по утрам я относила его своим знакомым, переживающим как я и дни немецкой оккупации.

Я сидела в прихожей, и ждала Ирину. Она спустилась через некоторое время, поправляя прическу, и оттягивая платье. Я заметила у нее на ногах чулки, это была такая редкость в военное время. Она не сразу заметила меня, и вздрогнула, когда я поднялась ей навстречу.

— Господи, дитя! — перекрестившись воскликнула она. — Ты напугала меня.

Я протянула ей корзину.

— Это для ваших детишек.

Ирина удивленно посмотрела на меня, и неожиданно обняла меня, ласково погладив по спине.

— Ты славная девочка. — Расчувствовалась она. — Жаль, что мы встретились в такое время… Жаль…