Человек с часами

На эту тщательно и умело построенную теорию получился следующий ответ железнодорожной администрации. Во-первых, что вышеозначенного билета не было найдено; во-вторых, что местный поезд не мог идти параллельно с экспрессом; и в третьих, что местный поезд стоял на станции Кингс-Ланглей, в то время когда экспресс со скоростью пятидесяти миль в час промчался мимо станции. Таким образом было разрушено единственное удовлетворительное объяснение и пять лет миновало с тех пор, не дав никакого нового объяснения, и наконец, теперь явилось разъяснение загадки, которое подтверждает все факты и должно считаться достоверным. Разъяснение это явилось в форме письма, присланного из Нью-Йорка, и адресованного тому самому криминалисту, остроумную теорию которого я приводил выше. Письмо было следующего содержания.

«Прошу извинение за то, что в настоящем письме должен скрыть имена действующих лиц. Хотя это не так важно теперь, как было пять лет тому назад, когда еще была жива моя мать, но все же я предпочитаю не доводить до всеобщего сведение наших семейных дел. Тем не менее, я чувствую себя обязанным дать вам объяснение происшедшего, так как ваша теория, не смотря на свою ошибочность, была чрезвычайно остроумна. Для большей ясности изложение я должен начать свою историю издалека.

Мои родители были уроженцы Англии и в начале пятидесятых годов эмигрировали в Соединенные Штаты. Они поселились в Рочестере в штате Нью-Йорк, и там отец завел большой склад материй. Нас было только два сына у родителей, я, Джемс, и мой брат, Эдуард. Я был на десять лет старше брата и после смерти отца заменил его, как и подобает старшему брату. Эдуард был прелестнейший, веселый, живой мальчик. Но с самых малых лет в нем был один недостаток, который с годами становился все заметнее и ничем нельзя было его искоренить. Мать видела этот недостаток так же хорошо, как и я, но продолжала по-прежнему баловать и портить Эдуарда, потому что этот мальчик был так очарователен, что ему ни в чем нельзя было отказать. Я старался, сколько мог, сдерживать его, и он стал ненавидеть меня за это.

Наконец; он взял такую волю, что мы уже ничем не могли удержать его. Он уехал в Нью-Йорк и стал падать все ниже и ниже. Сначала он был только кутила, а затем сделался преступником. И не прошло двух лет, как он сделался самым известным из шайки нью-йоркских отпетых негодяев. Он подружился с Спарроу Мак-Кой, руководителем шайки и самым худшим из негодяев. Они сделались шуллерами и посещали лучшие отели Нью-Йорка. Мой брат был превосходным актером (он мог бы сделаться знаменитостью на сцене, если бы захотел) и разыгрывал роль молодого, знатного англичанина или какого-нибудь простака с Запада, или неопытного юношу-студента, смотря по тому, что было удобнее для целей Спарроу Мак-Коя. И, наконец, однажды Эдуард нарядился молодой девушкой и оказался такой лакомой приманкой для мужчин, что с тех пор такое переодеванье сделалось его любимым фокусом.

И они могли бы безнаказанно продолжать свои мошенничества (так ловко вели они свою игру), если бы довольствовались только шуллерством и не покидали Нью-Йорка; но им вздумалось попытать счастья и в Рочестере, и они подделали там чек. Хотя чек был подделан моим братом, но всем было известно, что он сделал это под влиянием Спарроу Мак-Коя. Я купил этот чек, что стоило мне больших денег. Затем я отправился к моему брату, положил чек перед ним на стол и поклялся ему, что если он не покинет страну тотчас же, я представлю этот чек в суд. Сначала он только засмеялся.

«Ты не можешь представить чек в суд, не разбивши сердца нашей матери», — сказал он, а он знал, что я не в силах нанести матери такой удар. Но я, однако, дал ему понять, что сердце нашей матери уже разбито, и что я твердо решил скорее видеть своего брата в Рочестерской тюрьме, нежели шуллером в Нью-Йорке. Тогда, наконец, он уступил, дал мне торжественное обещание, что не увидит более Спарроу Мак-Кой, что уедет в Европу и что займется каким-нибудь честным трудом или торговлей, если я пристрою его к какому-нибудь делу. Я немедленно отправился с ним к старинному другу нашей семьи, Джо Уилльсону, который занимался экспортом американских часов за границу и уговорил его сделать Эдуарда своим агентом в Лондоне, за небольшое вознаграждение и пятнадцать процентов комиссионных с продажи. Наружность и обращение Эдуарда были таковы, что он тотчас же пленил старого Уилльсона и через неделю уже был отправлен агентом в Лондон с образцами различных часов.