Но порой его будто «переклинивало», и Фокусник начинал сыпать терминами из судебной психиатрии и сексологии, хоть и неуклюже перевирая иностранные слова. Казарин догадывался, где Петя понахватался этого дерьма, но удастся ли объяснить это самому гуманному суду в мире — это большой вопрос.
Тем не менее Занюхин самостоятельно нарисовал схему местности, где было совершено убийство, и точно пометил на ней крестиками все ключевые точки: где он встретил школьницу, куда отвел, чтобы изнасиловать и убить, где спрятал одежду девочки. Что еще интереснее, он нарисовал схему устройства, с помощью которого извлек из тела своей жертвы внутренние органы и плод. Ребенок, кстати, был все-таки не его — в этом Петр теперь признался честно: до того памятного дня, 5 сентября, никакой близости с девочкой у него не было. Да и по срокам никак не выходило, что это Занюхин ей ребеночка смастрячил. Так что вопрос, от кого была беременна набожная и забитая девочка Лена, видимо, не имел ответа.
Что касается устройства, которым орудовал Фокусник, то оно, по его сбивчивым объяснениям, было собрано на основе старого, но все еще исправного пылесоса «Ракета», мощность которого Занюхин многократно усилил, перемотав проволоку на моторе и произведя еще ряд манипуляций, которым его обучили на зоне. До того как стать «придурком», то есть устроиться на легкую должность библиотекаря, Фокуснику пришлось повкалывать сначала в гараже, затем — электромонтером. Сам пылесос, божился Занюхин, потом кто-то спер, когда он на пару минут поставил его на асфальт возле кассы автобусного вокзала, покупая билет. Но это было уже потом, много позже дня убийства. Свои кровавые трофеи Петр, по его словам, успел употребить в пищу. В сыром виде. Обнаружить их следы, по понятным причинам, также не представлялось возможным.
Занюхин привел следователей к своему шалашу на берегу местной речки-вонючки, где он отсиживался между своими набегами на кладбище. В полуразрушенном, засыпанном хвоей шалашике были обнаружены рыболовные снасти, пустые консервные банки и книжка «Ленин в Разливе».
В конце ноября Фокусник согласился показать следствию могилы, которые он осквернил. Когда «уазик» с задержанным и автобус с членами следственной группы прибыл на кладбище, кресты и могилы сплошь покрывал белый, девственно-чистый первый снег.
Артем с детства любил и
«А ведь это твой последний первый снег, Занюхин», — вдруг подумал он с внезапной жалостью к своему еще недавно ненавистному антагонисту.
Не факт, что его приговорят к высшей мере. Но об отношении на зоне к насильникам, а тем более убийцам детей Артем был осведомлен достаточно, чтобы знать: Петеньку не спасут от праведного гнева тюремной братвы никакие самые изощренные фокусы.
Однако на кладбище следственную группу ждал очередной облом. То ли выпавший снег способствовал дезориентации, то ли просто прошло слишком много времени, но Занюхин не смог отыскать ни одной оскверненной им могилы. Проплутав между ржавых оградок до полной темноты вслед за немножко сконфуженным Петей, следователи были вынуждены свернуть следственные действия и позорно ретироваться, чертыхаясь по поводу ботинок, насквозь промокших в процессе бесплодных ристаний по кладбищу.
Убедительных доказательств похождений некрофила вновь добыть не удалось.
От безысходности на следующий день Стрижак и Казарин решили устроить следственный эксперимент и повезли Петра Занюхина на место обнаружения тела Лены Плотниковой. Выжать из этого мероприятия что-либо полезное не представлялось возможным, но деятельный Стрижак не желал сидеть сложа руки и «прессовал» подозреваемого по полной.
Когда Фокусника везли к месту убийства, поведение Петра резко изменилось. А как только «уазик» подкатил к ржавым воротам парка и прогремел колесами по сорванной с петель створке, Занюхин начал проявлять явные признаки беспокойства, а затем… резко заявил, что дальше ехать не хочет и ничего показывать не будет!
— Что с тобой, дурында ты эдакая? — изумился Стрижак, который никак не ожидал от скучного следственного действия каких-либо сюрпризов.
Занюхин хотел что-то ответить, но вместо этого вдруг заперхал. У него возникли глубокие, продолжительные позывы к рвоте. На глаза его буквально навернулись слезы от этих мучительных спазмов.
— Хотел бы я знать, что за необычные ассоциации вызвали у него столь сильный приступ тошноты… — задумчиво протянул Казарин.
Глава 13
Катастрофа