Все это вихрем пронеслось в воспаленном мозгу Проханова.
Он мучительно искал выхода из ужасного положения, в котором оказался, и не находил его.
Между тем эту наигранную позу, которую он принял помимо своей воли, подсказал ему не ум, а инстинкт самосохранения.
И как ни странно, эта его поза помогла.
Десятков по простодушию своему принял искусственный жест за настоящее глубокое отчаяние. Ему стало жаль настоятеля, захотелось помочь этому человеку.
— Не убивайтесь, не убивайтесь, отец мой. Никто не огражден от ошибок. Мы их много совершаем, на то мы и люди. Возьмите себя в руки, и все будет хорошо. И я был когда-то в отчаянии. Горько сознавать, что жизнь свою прожил впустую. Я ведь ничего не умею делать. Ничего. Хоть и не верю ни в бога, ни в черта, ни в рай, ни в ад, а вот служу. Надо же чем-то кусок хлеба заработать, себя кормить, супругу свою. Просить пенсии у государства не имею права, ничего хорошего ему не сделал. Идти за штат, хлопотать через епархию… Нет. Не хочется. Решил до конца тянуть, пока не свалюсь. А жить мне осталось недолго. Сердце мое совсем поизносилось, отец мой. Вот так-то.
Десятков мягким отеческим жестом погладил рукой по плечу Проханова и вдруг заметил, как оно задрожало под его сухой старческой ладонью.
Проханов стремительно вскочил и, отворачивая лицо от жалостливого своего собеседник;), бросился вон из церковкой ограды.
Он задыхался от бессильной злобы, а совсем не от слез.
Но в глубине души Проханов был доволен, что так ловко выкрутился из глупейшего положения, в которое попал по собственной вине. На кой черт надо было лезть с откровенным разговором.
Впрочем, нет худа без добра. Не случись этого разговора, он бы не знал, что рядом с ним живет опаснейший для него человек. Правда, он и не подумает на него доносить, не таков отец Иосиф, но именно в силу своего характера он может проболтаться, невольно выдать его хотя бы через ту же супругу.
Супругу? А может, она давно уже знает все? Ведь такой человек, как Десятков, не станет таиться. Он может облегчить душу и рассказать близкому человеку, что его гнетет и мучит.
Но что же теперь делать? Может быть, Десяткову выхлопотать в епархии пенсию? Сослаться на его здоровье, на слабое сердце, наконец на преклонные лета его.
Это была отличная мысль. С плеч Проханова будто камень тяжкий свалился. Если удастся вырвать для него пенсию — это будет просто великолепно. Пусть уезжает подальше отсюда. У него, кажется, где-то есть собственный дом. Ну да, немцы, как помнится, арестовали его в собственном доме.
Но кто бы мог знать, что тог дерзкий человек, о котором Проханову рассказывали, и этот простодушный старец — одно и то же лицо.
Десятков и раньше среди паствы слыл чудаком, потому что служил в церкви спустя рукава, но после Октябрьской революции Десяткова будто подменили. Он выступал на собраниях, кричал вместе со всеми на митингах «Долой живоглотов!», ратовал за коммунию, с пеной у рта защищал бедноту и вообще «был самый необыкновенный поп из всех попов в мире» — как сказал о нем матрос, которого судьба забросила с Балтики за тысячу километров от моря и сделала предводителем революционной бедноты в уезде.
В Десяткова три раза стреляли из-за угла кулаки, ранили его, два раза горел его дом. От бандитской пули погиб сын Десяткова, один из организаторов коммуны.
Словом, у Десяткова были определенные заслуги перед народом, который строил новую жизнь. Но, как это ни странно, он не прекращал службы в церкви.
Воинственный и живой на людях, отец Иосиф был «смирной овечкой» дома. Полвека прожил он с Марфой Петровной, но не было, пожалуй, более разных людей, чем супруги Десятковы. Решительная, властная, но по-своему добрая, Марфа Петровна почти всегда действовала самостоятельно.
За долгую жизнь с отцом Иосифом Марфа Петровна слишком хорошо изучила мужа, знала его доброту и простодушие, от которых он сам же и страдал. Со своим «слезным», как матушка звала мужа, она натерпелась муки особенно во времена, когда патриарх Тихон не захотел признать советской власти и призывал духовенство активно выступить против «супостатов-большевиков».
Что с «им творилось в те годы! Отец Иосиф, при всем своем добродушии, всерьез вознамерился пробраться к взбунтовавшемуся патриарху и лично уничтожить его. И если бы не болезнь, надолго свалившая отца Иосифа, кто знает, чем бы все это кончилось. Он навзрыд плакал оттого, что был бессилен вмешаться в борьбу. Именно в эту пору Десятков и отошел окончательно от догм православной церкви.
Но вся трагедия была в том, что сама-то Марфа Петровна верила в бога, была всю жизнь очень набожной, а к старости тем более. Она и замуж-то вышла за Десяткова потому, что он был священник. Правда, отец Иосиф происходил из бедной крестьянской семьи и чудом выбился из своей среды. Зато Марфа Петровна вышла из семьи купеческой, состоятельной. И трудно передать, что было с нею, когда она узнала, что ее муж, «слуга господень», сам заявлял, что нет никакого бога на небесах, что все это обман, от которого люди потом будут столетиями ходить красными от стыда и собственной глупости.