Человек с Луны

- Муки нет уже давным-давно, - кротко отвечал ему Маклай.

- Ну, тогда немного риса. Из этого какаду я сварю такой суп, какой варят только у нас в Швеции…

- Вы же знаете сами, Ульсон, что риса у нас нет больше месяца.

- Ну, тогда хоть щепотку соли, - восклицал уже в совершеннейшем отчаянии Ульсон. - Как я буду жарить этого паршивого попугая без соли!

- Сейчас конец октября, - сухо отвечал Маклай. - Мы живём здесь больше года. Наших припасов хватило всего на два-три месяца. Вы сами это великолепно знаете, Ульсон, и каждый раз вы просите у меня то муки, то сахару, то масла, то соли. Как вы думаете, Ульсон, уж не прячу ли я это всё у себя под подушкой и не закусываю ли я этим, когда вы спите?

- Я был бы идиот, если бы так думал! Разве я не вижу, чем вы питаетесь? Разве вы не ели вчера сырого краба? Вы - учёный человек, знаменитый путешественник, и… сырой краб! Фу!

- Почему же мне не есть сырых крабов, если их едят папуасы?

- Папуасы!..

И Ульсон сделал такую гримасу, будто, ему дали понюхать что-то очень и очень противное.

- Ульсон! Если вы не хотите со мной ссориться, - твёрдо говорит Маклай, - бросьте эти ужимки и гримасы, когда вы говорите о папуасах. Папуасы ничем не хуже нас. Они меньше знают, это так. Но этого ещё очень мало, чтобы вы морщили нос и кривили губы. Вот вы прожили здесь столько времени, а знаете ли вы, как живут папуасы?

- Очень мне надо! - упрямится Ульсон. - Довольно и того, что я вижу каждый день этих красавчиков.

- Красавчики они или не красавчики, совершенно неважно. Важно то, что они живут лучше нас. У них нет жрецов, которые их обманывают, богатых, которые их притесняют. Всё, что у них есть, они делят между собой. Они справедливы и добры!

- Добры! Папуасы! Людоеды!

Возмущённый Ульсон с таким ожесточением кидается на бедного полуощйпанного какаду, как будто перед ним уже не какаду, а самый свирепый и кровожадный людоед.

- За весь этот год я не видел ни одного случая людоедства, - так же твёрдо заявляет Маклай. - Может быть, оно и бывает во время войн, не спорю, но эти случаи становятся всё реже и реже…

- Да, кстати, - заявляет с самым невинным видом Ульсон. - Помните, Туй взял у нас топор? Он обещал, что вернёт его на другой же день, и вот…

Маклай нагибается к ящикам и вытаскивает из-за них топор.

- Этот? - спрашивает он и пристально смотрит на Ульсона.

У Ульсона сначала краснеет шея, потом уши и наконец всё лицо, до самого лба - до самых светлых его волос.

- Ах, в самом деле! - удивляется он. - И как это я забыл?

- Вы ничего не забыли, - холодно говорит Маклай. - Вы просто хотели сказать плохо о Туе. Вы настоящий европеец, Ульсон. Цветные для вас или рабы, или врождённые преступники.

- Очень мне нужны ваши цветные, - бормочет Ульсон и принимается ощипывать какаду.

Он делает вид, что ему сейчас совсем не до Туя и не до возвращённого им топора.

Он стоит несколько секунд молча и потом спрашивает Маклая очень вежливо и скромно - как должен, по его мнению, спрашивать своего хозяина хорошо воспитанный европейский слуга:

- Так как же прикажете подать эту дичь - в жареном или варёном виде?

- Я приказываю вам оставить меня в покое! - отвечает взбешённый Маклай и поворачивается к нему спиной.

НА ОХОТУ!

Маклай рассматривает свой башмаки и тихо насвистывает под нос.

Печально! Каблуки сбились совершенно, на подошве здоровенная дырка, из носков вылезают пальцы. А это последняя пара!

Но ещё досадней, что кончается хинин. Вот без хинина будет действительно плохо. Бороться с лихорадкой с каждым днём становится всё труднее и труднее. Уже и теперь Маклай чувствует, как слабеют его силы: трудно подниматься в гору, трудно быстро двигаться, трудно даже нести за плечами нагруженную сумку. Всё чаще и чаще приходят минуты, когда хочется лежать не двигаясь, не разговаривая, вот так, как по целым дням лежит теперь Ульсон.

Нужна большая воля, чтобы победить это желание. И Маклай побеждает его.

По ступенькам крыльца топают босые ноги.

- Маклай! - слышен голос Туя. - Завтра в Гарагасси будут жечь унан. Бери табу. Огонь погонит свиней. Ты будешь убивать свиней своим табу.

Маклай быстро всовывает ноги в стоптанные башмаки.

«Что это такое «унан»? - соображает он. - Ах, это трава в человеческий рост. Папуасы зажигают траву - огонь пугает животных, и охотники убивают зверей. А «табу» - моё ружьё! Они просят, чтобы я помог им в охоте! Надо помочь!»

Башмаки зашнурованы. Маклай отворяет дверь и выходит на веранду.

Туй стоит перед ним торжественный и нарядный. За ним жмутся его сыновья.

Он протягивает Маклаю, как всегда, левую руку и потом обнимает его за плечи.

- Пойдём с нами, Маклай, - говорит он. - Наши женщины и дети хотят мяса. Помоги нам убйть ти-ббля. Помоги нам убйть дикую свинью.

- Хорошо, - просто отвечает Маклай. - Я пойду с тобой, Туй.

Из хижины слышны проклятия Ульсона:

- Я умру один! Вы опять уходите в горы? Маклай терпеливо поправляет подушку Ульсона.

На опрокинутый ящик, служащий ночным столиком, он ставит стакан крепкого чая, кладёт несколько бананов, несколько плодов таро и порошок хинина.