Человек, стрелявший ядом. История одного шпиона времен холодной войны

Речь Зайделя изменила ход процесса. Надо полагать, такая формула – Сташинский выступил только соучастником убийства – как нельзя лучше отвечала взгляду многих на то, как именно заклеймить Кремль за угнетение собственного народа и внешнюю агрессию и в то же время наказать исполнителя, чьи признания дали миру возможность узнать об исходящей от СССР угрозе. Дарья Ребет запомнила, как Нойвирт, осознав перемену в настроении судей, взял слово еще раз и уточнил, что не настаивает на пожизненном заключении. Но вот Кун, главный прокурор, оставался непреклонным и так же требовал по одному пожизненному сроку за каждое убийство.

Богдан Сташинский на процессе, решающем его судьбу, выступил последним. Как обычно бледный, он произнес: «Я могу только заявить, что все, что я мог и могу сказать, я уже сказал. Мое признание одновременно показывает и мое раскаяние. Я сознаю свою вину и могу только просить высокий суд больше руководствоваться соображениями милосердия, чем права». Чистосердечное признание и впрямь было его единственным козырем. Разыграл он эту карту удачно. Если Кёрстен не ошибся и власти ФРГ действительно заключили сделку с подсудимым, он не подвел немцев и выставил в самом неприглядном свете советскую практику политических убийств. О таком на Западе еще не слышали.

Судебный процесс завершился. Генрих Ягуш объявил, что приговор огласят утром 19 октября 1962 года, в пятницу. Сташинскому, родственникам его жертв и всему миру придется провести четыре дня в томительном ожидании326.

Глава 45 Приговор

Утром 19 октября в здании Верховного суда толпились репортеры. Им не терпелось услышать приговор Сташинскому. Каков он окажется, оставалось только гадать. В последний день процесса зрители наблюдали «напряженные прения юристов», как писал в Daily Telegraph Реджинальд Пек. Во-первых, и обвинение, и защита оценивали оба убийства согласно различным статьям уголовного кодекса. Во-вторых, семьи Бандеры и Ребета, видимо, занимали разные позиции по вопросу о главном преступнике: одни считали таковым Сташинского, другие – советский режим. Накануне приговора восточноберлинская газета Berliner Zeitung напечатала длинную статью, в очередной раз обвинив Райнхарда Гелена и его подручных в устранении Бандеры. Генриху Ягушу и прочим судьям достались ярлыки марионеток боннских заправил, восполнявших недостаток улик антикоммунистической трескотней. Пасквиль завершался словами о том, что, каким бы ни стал приговор Сташинскому, в нем не будет ни слова правды327.

Ягуш начал оглашение приговора в начале десятого утра. Читать было долго. Открывала документ краткая биография подсудимого. Через какое-то время Ягуш дошел до оценки аргументов защиты и обвинения. Председательствующий заявил, что третий уголовный сенат согласен с прокуратурой в том, что «оба преступления были убийствами с помощью яда». Здесь Альбин Кун одержал победу. К сожалению последователей Бандеры, прокурор выиграл битву, но проиграл войну. Ягуш продолжал: «Сенат… признает обоснованным мнение защитника: подсудимый в обоих случаях был не убийцей, хоть он и лично совершил акты убийств, а только инструментом, соучастником. Убийцами являются лица, ответственные за подготовку преступления, выбор жертвы, места и времени преступления, планирование всех деталей».

Прозвучал ответ на главный вопрос процесса. Коллегия судей избрала сторону защиты. Ягуш выступил против аргументов обвинения, согласно которым тот, кто собственноручно совершает деяние, непременно должен понести наказание как преступник. Почему? Судья объяснил, что «поскольку существуют государства, которые планируют политические убийства, отдают приказы об их исполнении и для этого проводят идеологическую обработку определенных лиц», граждане таких государств не подлежат суду на тех же основаниях, что жители других стран. Ягуш привел в пример Третий рейх и то, как влияла идеология нацизма на обычных людей. «Тот, кто морально противостоит таким негативным силам, становится одиночкой в толпе, – сказал Ягуш, который и сам служил Гитлеру. – Тот, кто им покоряется, поддается ловкому, чрезвычайно мощному, управляемому сверху массовому гипнозу. Стимулы, побуждающие его совершить преступление, имеют иную природу, чем те, что обычно рассматривает криминология»328.