Человек-Т, или Приключения экипажа "Пахаря"

Он подмигнул, бросил на стол деньги, прошел за стойку и, мельком показав молоденькой буфетчице удостоверение, скрылся в подсобке, чтобы выйти через служебный ход.

За время полета до Ростова я успел внимательно просмотреть распечатку главного редактора и узнал массу полезных и нужных для дальнейшей работы вещей.

Оказывается, строить Ростовскую АЭС начали в прошлом веке, в ноябре 79-го. Тогда еще никакими Чернобылями и не пахло, а Советскому Союзу, изнемогавшему в экономической и военно-космической гонке с мировым капитализмом-империализмом, позарез нужна была дешевая электроэнергия в больших количествах. Потом СССР распался, строительство приостановили, но через несколько лет решили все-таки станцию достроить. И достроили. Уже в нашем веке. И вывели на рабочий режим. Четыре энергоблока с реакторами типа ВВЭР – каждый мощностью в 1000 мегаватт; распределительные устройства ОРУ-500 и ОРУ-220, предназначенные для преобразования и вывода электроэнергии за пределы АЭС; резервные дизельные электростанции – по три на каждый энергоблок; насосные станции, пруд-охладитель (кусочек Цимлянского водохранилища, огороженный специальной дамбой); ресиверы (сборщики) газов; здание переработки радиоактивных отходов, административно-бытовой и лабораторный корпуса; гараж… В общем, большое и серьезное хозяйство, карта которого прилагалась в распечатке и которую я постарался внимательно изучить. А потом изучил параграфы под названием «Максимальная проектная авария» и «Максимальная запроектная авария».

Если верить прочитанному – а у меня были основания к сомнениям, поскольку текст явно писали энергетики-ядерщики – то при максимальной проектной аварии («разрыв одного из четырех главных циркуляционных трубопроводов с истечением теплоносителя первого контура»), ничего страшного не произойдет. Потому что якобы 98% суммарной активности выброса придется на радиоактивные инертные газы, 1,9% – на сравнительно короткоживущий йод-131 (период полного распада 2–3 месяца) и только доли процента – на по-настоящему опасный цезий-137.

В общем, пейте дети, молоко, гуляйте на свежем воздухе и ничего не бойтесь. Слышали, знаем.

При «максимальной запроектной аварии» положение становилось несколько хуже, но, оказывается, тоже отнюдь не катастрофическим. Подобная авария как раз и предполагает разрыв не только трубопроводов, но и выходной камеры реактора, следствием чего явился бы мощный выброс в атмосферу именно цезия-137. Но и при этом, как уверяли авторы текста, «никакой серьезной опасности для населения в районе размещения станции не возникает». Так, ерунда. Вроде временной (на 2–3 месяца) эвакуации детей и беременных женщин из близлежащей зоны, йодной профилактики населения и временного ограничения потребления продуктов питания местного производства.

Все хорошо, прекрасная маркиза.

И с чего это все так переполошились?

Подумаешь, взорвут террористы все четыре реактора. Ну и что? Ограничим потребление местных продуктов – и все дела. В крайнем случае эвакуируем беременных женщин и детей.

Я со злостью сунул распечатку обратно в сумку и уставился в иллюминатор. Самолет шел на посадку.

До хутора Подгоренская, расположенного в пяти километрах от главного корпуса АЭС, мы добрались только к девяти часам вечера. В отличие от Волгодонска и Ростова, где многие уже начали паковать вещи, а некоторые и уезжать, взяв только самое необходимое, никакой паники здесь не наблюдалось. Хуторяне отнеслись к случившемуся философски и, понадеявшись на господа бога, правительство и антитеррористические подразделения спецназа, в подавляющем большинстве остались дома. Сторожить добро и ждать, когда вся эта опасная суета закончится, чтобы можно было вернуться к нормальной жизни.

Мне повезло – удалось довольно быстро найти комнату в крепком на вид саманном доме, принадлежавшем пожилой чете. По словам этой милой семейной пары, их дети (сын и дочь) давно жили в Волгодонске в собственных квартирах, а сами они всегда рады новому интересному – да еще и корреспонденту из самой столицы! – человеку. Ну и денежный фактор, конечно, сыграл не последнюю роль, потому что сумма, которую я им предложил за каждый день проживания, по местным хуторским меркам, была очень солидной.

Ночная темнота на юге наступает быстро. В Москве, особенно летом, я привык, что вечер длится долго и совсем неохотно переходит в короткую несерьезную ночь. Здесь же яркий, в полнеба, закат незаметно перешел в сумерки, а когда я, устроившись в комнате и разделив со своими хозяевами немудреный ужин, вышел на улицу, на небе уже зажглись первые крупные звезды.

Справедливо рассудив, что ночь для многих предстоит бессонная, я прямиком направился в штаб, который расположился в центре хутора, в двухэтажном кирпичном здании сельсовета*. Надо было, пока не набежали коллеги-журналисты, выправить по аккредитации бейдж с фотографией и печатью и узнать, что нового произошло за то время, пока мы добирались до места.