Читаем Человек-тело полностью

Проснулся — пахнет грибами. Пришлепал своим плоскостопием на кухню — Вика мешает в красной кастрюле грибной суп. Что это — сон во сне, как у Гоголя? Оглянулась, улыбаясь во всю ширь своего большого чувственного рта. Я взял из ее рук мешалку и положил на стол. Люблю валить свою девочку где попало, прерывая любое ее занятие. Вообще особенно люблю заниматься этим сразу после пробуждения. Так писал со сна Сальватор Дали. В данном случае, не важно, где будет ударение: он делал и то и другое. Еще не совсем проснувшись, подходил к холсту и работал, бросая на холст рудиментарные остатки сновидений, всего лишь несколько минут назад жарко кипевших в черепе. Так и я: будучи еще достаточно сонным, пока мозг не наполнился роем мыслей, словно оживший улей, я отыскиваю тело моей милой девочки, где бы оно ни было — на кухне, в ванной или в туалете, сворачиваю его в рог и наслаждаюсь им безмерно.

Убогое мужское счастье — хоть чуть приблизиться к ощущениям, которые испытывают женщины, у которых и так нет мозгов, — заняться этим омерзительным процессом, когда в голове еще пусто. Облегчившись, я лежал на полу кухни и хлопал глазами, сознавая, что хочу есть, хочу именно грибов, очень хочу, но есть их не буду, чтобы еще пуще не посадить печень, и вот, в реальности, на настоящий момент, есть совершенно нечего.

— Как? — удивилась Вика, стоя на коленях и небрежным жестом натягивая под юбкой трусы. — А как же твой рассказ, как его? Как он назывался, дай вспомнить… «Волшебный сон осени». О грибах с дымком…

— Мало ли что выдумается писаке. Я все выдумываю, мало когда пишу о реальности. В детстве любил грибы, сейчас — нет. Просто тошнит меня от грибов.

— Что ж, — с грустью сказала Вика. — Остается только вылить их нахер. Я-то грибы совсем не выношу, у меня на них аллергия.

Я не хотел рассказывать моей девочке о том, что опасаюсь за печень, что, может быть, нахожусь на грани цирроза. Вообще, я никогда не говорю с нею о своих болячках, о своем возрасте: пусть думает, что болезнь у меня одна — Вика и так видит достаточно много ее проявлений.

С Ленкой было наоборот. Я постоянно накручивал: тут болит и тут. И даже в тот день не удержался от гробовой шутки.

Вика пропала в продуктовом жопинге, это у нее был долгий, значимый процесс, и аппетитный запах грибного варева окончательно извел меня. Хотелось немедленно налить себе полную миску коричневого супа, щедро заправить его сметаной и сожрать, вспоминая здоровое детство. Каждая ложка этого блюда могла отнять у меня толику будущей жизни, которой и так остается не слишком много. Будь такое год назад, я бы съел суп, не задумываясь о здоровье и отпущенном времени: до того, как Вика стала частью моей жизни, мне незачем было беречь эту жизнь. Так серенький советский инженеришко, неожиданно став нуворишем, внезапно бросает пить и курить, ставит свое тело на дорогостоящий медицинский контроль, отдается физкультуре, которую с детства ненавидел, и все это только потому, что жизнь для него приобретает смысл, и ему нужно сохранить ее во что бы то ни стало, чтобы как можно дольше и вдохновенней тратить наваренное бабло.

Я взял красную кастрюлю за ее теплые ручки и вынес в коридор, чтобы вылить в мусоропровод. Дверь лифта вдруг раскрылась сама собой и я, вспомнив Женю Лукашина, поклонился и вошел в кабину. Все как-то само собой сложилось в этот ужасный день: еще в общественном коридоре с кастрюлей в руках я вспомнил, как ходили с курями в гости друг к другу две ныне разрушенные семьи.

Я нажал на кнопку седьмого, неловко перехватив кастрюлю одной рукой, и лифт потянул меня вниз. Субботний вечер, должна быть дома, а если нет, то вылью в мусоропровод на ее этаже.

Ленка была в халате. Казалось, ее удивил не сам мой визит, не красная кастрюля, а нечто третье. Наш последний разговор стоит в моих ушах, словно мелодия, которая перемкнула нервные окончания и мечется по сети нейронов, не находя выхода из емкости черепа. Хорошо сказано. Ленка опустила глаза, сосредоточившись на красной кастрюле, потянула носом. Констатировала:

— За грибами ходили. Ты думал, она сожрет, она думала — что ты. У дурочки что — тоже печень пошаливает?

— Просто аллергия.

— На семейном совете решили скормить предтече.

— А здесь не угадала. Дурочка на жопинг отправилась, а я о тебе вспомнил.

— Что ж, спасибо.

— Между прочим, она понятия не имеет о наших отношениях. Видела тебя только на свадьбе, так и думает о тебе, что ты соседка, подруга бывшей жены.

Ленка вдруг нахмурилась.

— Ты что-нибудь слышал о ней? С тех пор, как вы развелись.

— Нет, ничего. Почти двадцать лет. Быстро время летит. А почему ты спрашиваешь? Ты-то сама что — видела ее позже?

— Нет, не видела, — сказала Ленка, пожевав влажными губами, и я подумал, что уже ни капли не желаю эту женщину.

Что-то в ее облике было неправильным: казалось, будто не точкой закончила она фразу, а запятой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза