Читаем Человек-тело полностью

Вика принадлежит ко второй категории, к первой принадлежала Аннушка. Той дашь готовую рукопись, честь большую окажешь как первочитателю, а она, глядишь, на третьей странице и заснула. Это несмотря на то, что она, в принципе, читательница, да и закончила Литинститут с дипломом профессиональной переводчицы (с эстонского).

Только вот в чем вопрос: самому писателю (мужчине) какая из двух женщин дороже — та, которой наплевать на твое сочинительство и которая видит в тебе только самца, или та, которая и любит-то тебя именно из-за текстов?


Мысль № 4

В Литинституте было именно так. Мы любили друг друга за тексты. Наверное, потому, что все мы, словоблуды, были некрасавцами и некрасавицами. Кроме, разве что, двух-трех человек, в частности, моей Анечки, но она — бездарность, случайно попавшая в этот круг.

— И почему красивые девушки всегда пишут плохие стихи? — спрашивал меня как-то один знакомый поэт, утверждая тем самым великую и болезненную мысль.


Мысль № 5

Это он об Анечке и говорил, между прочим. Я был тогда ее женихом и должен был дать за такие слова в его выпуклый лоб. Но мне дороже истина, а не Платон.

Справедливости ради замечу, что сам он был и талантливый, и красавец одновременно. Возможно, первое со времен Есенина исключение, подтверждающее правило.

Я уже упоминал этого человека, пред-Ильдуса, которого я чуть не зарубил топором. У него был высокий лоб и гладкий точеный подбородок, профилем он напоминал крейсер «Аврора».

Он был знаменит тем, что сочинил эффектную, искрометную поэму «Хуй», из которой я до сих пор помню некоторые куски.

Что там вроде…

Страстно, быстро отдалась,Насосалась, сука, всласть…Он сует, куда попало,Ненасытный: снова мало!И ебется он, и ссыт.Хуй, как памятник, стоит.— Ближе, писька! Жопа, ближе!Раком! Ставлю в позу сам…И лежит, пиздюлю лижет,Хуем возит по зубам.

Мда…

Вот, вывел сейчас эти строки своей рукой, и что-то не кажутся они мне столь великими, как казались тогда. Рифма хорошая: отдалась — всласть, ближе — лижет. Особенно, составная: позу сам — по зубам. Эта поэма была щедро насыщена подобными рифмами. Аллитерации и ассонансы на месте: намеренное нагромождение согласных в первой строке сверху, тройное открытое «а» — в третьей снизу.

Но что-то в ней все же отвращало, не могу понять, что: может быть, сам размер — четырехстопный хорей, переходящий в раешник, или как раз это чрезмерное употребление звукописи. «Насосалась, сука, всласть…»

Сидел сейчас, смотрел на эти строки, выведенные моим ровным, крупным почерком: буковка к буковке, будто напечатала машина, имитирующая почерк… Где-то в фантазиях Набокова детально описывается конструкция такой машины…

Вот странное графическое созвучие, впервые заметил его, поскольку всегда воспринимал эти стихи с голоса, как музыкальный поток. Два слова в двух смежных строках: «сука» и «сует». Именно чисто графическое решение, поскольку «у» во втором случае безударно и на слух не воспринимается. Интересно, есть ли в этой поэме еще такие места, было ли это авторским методом или вышло случайно?

Чтобы это понять, надо вывести на бумагу всю поэму «Хуй». Но это выше моих сил: зачем затрачивать столько труда, чтобы доказать себе (только себе, поскольку больше некому), что человек, навсегда исчезнувший из моей жизни, никак не проявивший себя в литературе, был гением? С другой стороны, почему этот гений не стал теперь известным на весь мир? Да и жив ли он вообще?

По нашему кругу смерть в эти годы прокатилась с особой тщательностью, словно уплотняя массивным валиком некий человеческий асфальт. Люди, мечтавшие стать профессиональными литераторами, специально для этого учившиеся, в гораздо большей степени, чем простые советские граждане, ощутили свою ничтожность. Поэт когда-то ценился на уровне рок-звезды. Теперь он сошел с орбиты, упал, блеснул метеором… Мда. Болезненная склонность к метафорам.

[На полях: «Намеренное нагромождение согласных, урод! Это ТВОЕ нагромождение! В поэме «Хуй» здесь были совершенно другие слова. Странно, что он даже и не упоминает, О ЧЕМ была эта поэма и ОБ КОМ. Впрочем, его записки не предназначены для читателя, поэтому он и не договаривает того, что для него самого очевидно.»]


Мысль № 6

Несколько дней меня не покидает одна странная мысль. Вот я, гнусный, хоть уже не столь жирный старик, пусть еще только пробующий свою старость, будто входя в какую-то воду, пока лишь кончиком пальца, не прожив внутри нее и полного года…

Вот, этот мерзкий, похотливый старик радуется, что его полюбила некая юность. Так ли это? В точности — так?

По некоторым рассказам Вики я знаю: она всегда тяготела к старшим, причем, именно мужчинам, поскольку с девчонками ей было скучно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза