Человек-тело

— Замечательно! — поправилась я, разглядывая, что там у него получилось на дне кофейной чашки, — это мне пригодится, когда я буду поступать в театральное.

— Вот и проявишь свой актерский талант, — ласково сказал Бес. — И еще одна вещь. Наш писатель очень любит девушек, и тебе придется соответствовать этому имиджу.

— Кто ж не любит девушек?! — воскликнула я. — Если наш писатель, конечно, не гей.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Девушек. Де-ву-шек.

— Целочек, что ли?

— Правильно мыслишь.

— Где ж я тебе возьму целочку, друг мой? Целочку мою мышки в охотничьей хижинке подъели.

— Вот это как раз и не проблема! — весело сказал Бес, впервые за все утро посмотрев мне в лицо, я это точно заметила. — Целочку тебе поставят в институте косметологии. Гименопластика это называется. Стоит пятьсот баксов. Тоже из наследства писателя возьмем. Это очень важно, девушка. Вот здесь, — он похлопал пальцами по лаптопу, опять отправившись на прогулку по комнате, — я прочитал повесть о старике и девочке. Невинность, юность и непорочность — это просто его мечта, как я понимаю. Его безумная ночная фантазия. Это как раз то, чем мы соблазним дедушку наверняка, — и он вскинул голову, маленький, необычайно красивый мой человечек, и лучезарно улыбнулся.

Как же ценна, как люба мне любая его улыбка, что в мою сторону светит! Не любит он меня. Не полюбит никогда, есть у меня такое чувство. Ну и пусть, пусть! Главное в моей жизни — это быть с ним. Просто — всегда, до самого конца его жизни быть с ним.

4

Пятьсот баксов были выброшены зря, также как и ужас, испытанный мною перед операцией. Все вышло само собой: писатель в любом случае бы трахнул меня, в любом случае бы женился на мне.

— А давай ты будешь на свадьбе свидетелем с моей стороны? — для прикола предложила я Богу, но он отказался.

Жаль. Это было бы весело, я люблю заморачивать реальность. Свидетелем были бывшая блядь писателя и его друг Барбошин. Блядь предостерегала меня насчет пьянства молодого мужа. Барбошин, Барбарискин этот, увещевал беречь его друга и не знакомить его с моими подружками, поскольку (он покачал пальцем с хитрой стариковской рожицей) друг его еще тот ловелас.

Техника секса у ловеласа всамделе великолепна, он словно циркач на пенсии. Думаю, что женщина, вкусившая этого мастера один раз, будет помнить его всю жизнь и не раз возвращаться к нему.

Дело не в виртуозности поз: мой юркий мелкий Бес владеет камасутрой не хуже мужа, но в ласках писателя, в играх, которые он бесконечно придумывал, была какая-то особенная интеллектуально-духовная составляющая.

Вот, например, такая игра, писатель называл ее «секс по-христиански». Самое странное, что православная моя сущность ничуть не была возмущена таким вот богохульством.

Наша прекрасная религия гласит: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы ними поступайте. И вот, придумал писатель такую игру. Игра состоит из многих взаимных ходов. Каждый играющий делает другому то, чтобы он хотел, что тот сделает ему. Например, мужчина сжимает пальцами соски девушки, ласкает их круговыми движениями, нежно пощипывает. Девушка в ответ делает то же самое с сосками мужчины. Теперь ее ход. Например, она засовывает палец мужчине в рот, и это значит, чтобы он сделал ей то же самое.

Я не сразу поняла, что суть этой придумки писателя заключается в том, он хотел раскрутить меня на некоторые примочки, которые были мне противны. Я же должна была делать ответные ходы! И вот, начнет писатель сосать мне пальцы на ногах или того хлеще — язык мне в жопку засунет… Так и приходилось делать ответные ходы, потому что проиграфший[9] получал страшное наказание: с того самого момента, когда он не мог сделать ответный ход, партнер прекращал секс с ним и кидал его возбужденным, додрачивать руками. Слава Богу, до этого ни разу не дошло.

[На полях: «Убью тебя, сука, едва ты объявишься. На самом деле убью. Выходит, я после этого целовал твои говняные губы? Язык, который перелопачивал каловые массы этого человека?»]

Но я отвлеклась, что называется, ушла в лирическое отступление.

Свадебный запой писателя потряс даже меня. Какой там герыч, какие там ломки? Все это жалкие танцы клоунов по сравнению с Великой Ломкой моего молодого мужа. Ты право, Пьяное Чудовище! Вот она, Истина…

Я звонила Бесу и просила забрать меня оттуда навсегда.

— Держись, девочка, — был его ответ. — Всё скоро кончится, ты только немного продержись.

Держаться — это значило выносить тазы с блевотиной, вытирать блевотину тряпкой, обливаться блевотиной, когда писатель, например, неожиданно выпускал струю мне в середину живота, или лежать, стеная от наслаждения, в луже блевотины мужа, когда могучий фаллос утолял меня и мучил… Что-то вроде стихов получается.

В довершение мое чудовище обосралось, разбросав по всей квартире небольшие лепешки говна, словно тут прошло на водопой стадо микроскопических коров.

Все это я вынесла стойко, как оловянный солдатик, потому что была у меня большая и сладкая цель.

5

Где-то вскоре после «свадьбы» я неожиданно открыла для себя способ не врать, или хотя бы врать как можно меньше.