Человек в чужой форме

Чем вечно недовольны все эти счетоводы? А вот, извольте: и что такое эта артель «Дорстрой», и почему документы исходят от нее, и оплата поступает на ее счета в межобластной Кишиневской конторе Промбанка? Откуда взялась взрывчатка, которой так споро ликвидировали развалины старого цеха, разбомбленного еще в декабре сорок первого?

Но ведь главное — результат. Периоды простоя резко сократились! Практически не бывает их без веских причин. Тележки страшные изгнаны, те самые, которые девчонки едва с места трогали даже порожними, которые выбивали ямы по полу и портили стены, которые к машинам нельзя было подкатить, и работницы ровницу тягали на руках или чуть не в подоле. Что за чудесные тележки теперь! Дюралюминий, легкие, подвижные, колеса на резине — вся фабрика рыдает от счастья.

А как облегчила работу диспетчерская с телефонами! И никаких проблем теперь и со смазочным материалом, всего вдоволь, в хранилище порядок, красота, медные баки — с веретенным и машинными маслами — надраены так, что глядеться можно, бидоны новехонькие, чистые.

Двор освобожден от постылого хлама, который накапливался все то время, когда вкалывать надо было без перерыва и не было времени оглядеться и навести порядок.

А уж общежитие — слов нет, какая красота. Раньше не было возможности устроить отдельные помещения, трудящиеся проживали не комнатами, а целыми этажами, и койки стояли вплотную одна к другой. Как при таких условиях требовать мало-мальской производительности, особенно если лично проживаешь на отдельной площади? Теперь этажи были разбиты на отдельные квартиры — сказка! Как выразился Максим Максимович: ночной санаторий, только Дома культуры не хватает.

И это самое общежитие, сияющее свежей побелкой, новыми окнами, одновременно резало глаз и главбуху-формалисту, и ей, директору. Потому что понимает Вера Вячеславовна: вот придет контрольно-ревизионное управление или товарищи из Минконтроля, и прозвучит прямой вопрос: из каких фондов произведено? Откуда, дорогая товарищ Гладкова, изыскали материалы, расходники, скобянку, стекла, а главное — рабочие руки? А уплачено ли им, и внесено ли в соцстрах, налог на бездетность и прочее?

И это только малая толика того, что может стрястись, о чем загробным голосом вещали попеременно и совесть, и мучитель-главбух при каждом удобном случае. Он принципиально теперь самолично приносил на подпись любую, самую ничтожную бумагу — лишь ради того, чтобы лишний раз побормотать, указывая на недопустимость. Конечно, не директору лично, а так, про себя, в пространство, ворча по-стариковски.

Прав главбух. Можно сколь угодно долго утешать себя тем, что все на благо трудящихся, — беда в том, что осчастливлены трудящиеся только те, что работают на одной отдельно взятой фабрике под руководством товарища Гладковой. И светлое настоящее для них построено на том, что недополучили другие, точно такие же трудящиеся, с тысяч других предприятий, директорам которых не повезло со «связями».

А этот восторженный жар, который охватывает ее каждый раз, когда Максим Максимович появляется со своим планшетом, достает очередные листки и начинает: «Я тут подсчитал и кое-что выяснил…» Не воровской ли это жар, пусть и вывернутый, замаскированный: ага, значит, можно что-то урвать для себя, чтобы производительность труда повысить, показать результаты и, в конечном счете, получить переходящее Красное знамя, грамоту…

«Я же не для себя! Мы все вместе, дружной армией вместе со всем трудовым народом идем в наступление за хорошую жизнь, за свое счастье, за коммунизм… Ведь это и есть счастье — под руководством партии работать на благо Родины, свою долю труда вкладывать в строительство замечательного будущего…»

Она вздохнула: «Во-о-о-от! И вот если прокурор спросит, для чего все это, — так и говори».

Вера Вячеславовна устала, запуталась в мыслях, уже не могла понять, права она или нет, и страдания городничего ей уже не казались комичными, вызывая не гадливость, но настоящее, искреннее сострадание. И хорошо знакомый итог — немую сцену — она ожидала уже с ужасом, как Страшного суда. В какой момент явится ее личный Ревизор, Тот, Кто Спросит? Вот за эту вот заботу о благе собственных сотрудников, собственного производства, собственных результатов… и примет ли он в оправдание слова вместо бумаг?

И все-таки железнодорожная ветка нужна, и сильно, и просто невероятно. Ее строительство позволит снизить затраты на перемещение, сократить время. Что же делать? Может, отработаем последний объект, самый распоследний, не для себя же — а потом все, до смерти никакой кривды!

«Кривда — вот оно, правильное слово. Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и в моем случае будет так же… а вот поймет кто-нибудь что-нибудь, послушает ли мой лепет?»

Вера Вячеславовна украдкой бросила взгляд на дочь. Оля, сжав кулачки, сияющими глазами взирала на сцену, где блистательный Ильинский мастерски представлял господинчика без царя в голове, и бледные щеки вспыхивали от того, что врет при ней кто-то другой.