Человек в искусстве экспрессионизма

Здесь следует отметить в качестве существенной особенности альбома линогравюр его разноплановость по мотивам. В нем можно выделить отдельные группы мотивов, эпизоды, части. В первой половине серии преобладают гротескные изображения, олицетворяющие пороки – разврат, зависть, злобу. Здесь господствуют изображения проституток и завистника с перекошенным лицом и судорожным жестом. Но сюда же входит, как бы разрывая более или менее единый ряд мотивов, лирическое отступление – единственное во всей серии – изображение грациозной причесывающейся женщины, граненая фигурка которой напоминает хрупкого клоуна с гравюры Чапека. Во второй части царят трагические мотивы; все эти листы посвящены единственной теме – теме женской доли – нищеты, нищенства и горя. Таким образом, в серии обозначаются две грани, два контрастных типа образов, определивших внутреннюю напряженность всего цикла в целом.

Вполне возможно, что листы, составившие серию, возникали спонтанно, без какого-либо заранее разработанного плана, так сказать, по зову сердца, по внутренней потребности. Но, задумав их издать в виде альбома, художник сгруппировал их по мотивам, создав смысловые цепочки. Во всяком случае, возникла некая последовательность и некий ритм в их чередовании.

И все же в серии есть элемент случайности. Не трудно заметить, что в основном внимание художника сосредоточивается на одной теме – на идее обездоленности женщины, ее трагической судьбы. Все листы, за исключением первого под названием «Завистник», объединены этой темой, но лист, открывающий серию, не входит в этот круг мотивов и как бы оказывается за «бортом» единого сюжетного ряда. Своим драматическим строем он все же не противоречит эмоциональному звучанию всей серии в целом, а его герой является не реальным изображением и даже не собирательным типом, а воплощением идеи или «овеществленной эмоцией» (как, например, «Крик» Мунка или «Тревога» Чапека) и вполне корреспондирует с другими персонажами, с теми же нищенками, которые лишены конкретной «плоти» и предстают здесь как эмоциональное олицетворение такого понятия, как нищенство. Но тогда из этой цепочки мрачных образов выпадает единственное «светлое пятно» – полная гармонии сценка туалета. Но этот образ-контраст, говорящий об истинной сущности женщины, как бы непроизвольно заостряет драматизм других «женских» сцен серии и так хорошо подчеркивает идею амбивалентности, свойственную экспрессионистскому мироощущению.

Составляя альбом, Чапек, по-видимому, не стремился к единообразию структуры альбома, и верный своим убеждениям, хотел раскрыть перед зрителем многогранность своих художественных устремлений и поисков, созвучных тому, что его волновало и в живописи, и в графике. В силу этого «Восемь линогравюр» представляют собой своего рода сколок или зеркало ведущих творческих усилий художника в течение первых послевоенных лет.

Два из восьми листов ставят одну и ту же тему, остро волнующую Чапека, – тему проституции, причем ставят в ином ключе, чем это было в его предшествующих работах. Композиция одного из листов (№ IV), возможно, была навеяна гравюрой на дереве Мунка «Толстая проститутка» 1899 года. Однако Чапек идет гораздо дальше Мунка, порывая с естественными формами и создавая образ с помощью элементов, которые прошли через горнило гротеска, сообщившего изображению особый колорит, иносказательно выраженный в форме метафоры (острые локти, руки как зубья гребенки, червеобразно извивающиеся края шторы), и, наконец, конструируя пространство с помощью черных и белых пятен таким образом, что оно постоянно сводится к плоскости.

Йозеф Чапек.

Плачущая. Из альбома «Восемь линогравюр».

1919. 5,4 × 10,3

Еще более схематичное изображение проститутки создается в другом листе (№ 11). Здесь уже нет и намека на фабулу, на интригу, как в предыдущей работе, где проститутка изображается в тот момент, когда она высовывается из окна. Фигура превращается в какое-то странное сочленение головы и согнутых рук, в подобие криптограммы, в совершенно плоское белое пятно, которое острыми углами врезается в окружающую ее плоскость темного фона, а эта плоскость, вторя силуэту фигуры, тоже становятся торчащей во все стороны остроугольной конфигурацией на белом поле бумаги. Эта чудовищная фигура, этот монстр поражает своими угловатыми, механическими ритмами и является одним из наиболее впечатляющих образов в искусстве Чапека. Гравюра была оттиснута коричневой краской, а детали фигуры обозначены несколькими мазками оранжевого цвета. Чапек озаглавил эту гравюру словом-метафорой «strašidlo», чудовище, страшилище. Но в нем нет ничего мистического, что проскальзывало в прежних изображениях проституток. Чапек пошел по пути предельного сокращения изображения, доведения его до уровня символа или условного знака, своего рода эмблемы, ясной и хорошо читаемой. От этого выразительность образа становится особо яркой и действенной.