Человек в искусстве экспрессионизма

Полное собрание сочинений. Издание не посмертное. Том 1. Не стихи. М., <1919>. 16 с.

В то же время, как подчеркивал Д. В. Сарабьянов, «несмотря на растянутость во времени и многоэтапность экспрессионизма, в нем не меньше единых направленчески-стилевых проявлений, чем, например, в фовизме, кубизме или футуризме»¹⁶. Ощутимая современниками общность художественного языка облегчала взаимодействие нового русского искусства на первом этапе, до войны 1914 года, с немецким экспрессионизмом, прежде всего через художников мюнхенского объединения «Синий всадник» – В. Кандинского, А. Явленского, с которыми сотрудничали братья Бурлюки, Н. Кульбин, М. Ларионов. Важно отметить одновременное знакомство русских и немецких новаторов с трактатом Кандинского «О духовном в искусстве» (1910) и публикацию его текстов в программном сборнике московских кубофутуристов «Пощечина общественному вкусу» (1912). Эстетическое кредо близких экспрессионизму русских художников было выражено Д. Бурлюком в статье «“Дикие” России», напечатанной в альманахе «Синий всадник» (Мюнхен, 1912). С поэзией немецких экспрессионистов русских читателей познакомил А. Элиасберг, опубликовавший в 1911–1914 годах на страницах

«Русской мысли» семь обзорных статей. Отметим, что рассказ Леонида Андреева «Красный смех» (1904), предвосхитивший существо литературного экспрессионизма, был тогда же переведен на немецкий язык с предисловием нобелевского лауреата Берты фон Зуттнер (в 1906–1926 в Германии было издано 50 книг Л. Андреева).

После революции 1917 года поднялась вторая волна экспрессионизма, обозначенная К. Уманским как «абсолютный экспрессионизм». Активизация радикальных тенденций привела к попытке соединить идеи социальной революции с творческим экспериментом: «В государственную систему управления вошли носители живой художественной культуры России, привыкшие обычно противопоставлять себя власти и вошли как власть», – признавал А. Эфрос¹⁷. В 1918–1919 годах, с Наркомпросом сотрудничали Маяковский, Кандинский, Малевич, Татлин, Розанова, Лурье, Пуни, Шагал и др. В «Приказе по армии искусств» (1918) Маяковский требовал: «Товарищи! На баррикады! – баррикады сердец и душ». На страницах «Газеты футуристов» и «Искусство коммуны» разрабатывались понятия «Революции Духа», «Интернационала искусств».

Были направлены обращения к германским художникам с призывом к «взаимному общению и обмену творческой мыслью в области последних художественных достижений». Ответные письма поступили от группы радикальных художников «West-Ost», от баденской «Организации изобразительных искусств», от берлинской «November-Gruppe». В манифесте «Ноябрьской группы» (1920) говорилось: «Будущее искусства и серьезность настоящего часа заставляет нас – революционеров Духа (экспрессионистов, кубистов, футуристов) объединиться».

Оскар Шлеммер писал в 1919 году: «Наконец, известия из России. Москва крестилась в экспрессионизм. Кандинский и модернисты, говорят, расписали целые кварталы красками, пустые стены, стены домов стали поверхностью современных картин. Искусственная весна чарует своими гигантскими подсолнухами, цветочными клумбами из цветовой каши, серебряными деревьями. На месте снесенных царских памятников воздвигнуты Толстой, Достоевский, Жорес, Робеспьер. Россия: юность Европы. Немецкая революция – лишь слабое подражание русской…»¹⁸

В такой ситуации чужой текст необходим для творческого развития «своего», а контакт с другим «я» составляет неизбежное условие воплощения собственного сознания. Подобная гипертрофия индивидуализма характерна для экспрессионистского мироощущения. Кандинский отмечал в первые послереволюционные годы в России «панические голоса крайних консерваторов-теоретиков, испуганных напором “экспрессионизма”». Указывая на противоречия в среде литераторов, побывавший в Москве Лео Маттиас писал: «[…] Брюсов в русской литературе является тем же, чем Генрих Манн у нас. Маяковского же можно сравнить с Иоганнесом Бехером»¹⁹

Но какие черты объединяют в одно целое литературный экспрессионизм? – справедливо задавался вопросом автор сборника переводов из немецкой экспрессионистской поэзии «Чужая лира» (1923) Владимир Нейштадт. По его мнению, наиболее четкий ответ дал Курт Пинтус в предисловии к составленной им антологии современной немецкой поэзии «Сумерки человечества» («Menschheits Dämmerung». Symphonie jüngster Dichtung): «Если стихи, собранные здесь, не принадлежат к какой-нибудь одной замкнутой литературной группе или школе, то все же должно быть нечто, что объединяет поэтов этой симфонии. Это общее есть интенсивность и радикализм чувств, убеждений, выраженья, формы. И эта интенсивность, этот радикализм вновь понуждает поэтов к борьбе со старым человечеством уходящей эпохи и к страстному приготовлению и требованию нового лучшего человечества»²⁰.

Соколов Ипполит. Новое мироощущение. Прозрение. М.: К-во «Ренессанс XX века». РСФСР, 0,21 XX века. 16 с.