Человек в искусстве экспрессионизма

Второй известный теоретический текст Косовела, в котором он сформулировал свой взгляд на новое революционное искусство, – неопубликованный манифест «Механикам!» (датирован июлем 1925 г.), также имеет отношение к экспрессионизму, а именно к экспрессионистской поэтике, которая послужила источником вдохновения для Косовела в его «квалифицированной и информативной полемике» с категорией «частично заменяемого механического человека» Маринетти³⁶. Автор демонстрирует свое враждебное отношение к техническому прогрессу, бездушной механизации, противопоставляя им органичную жизнь природы, восстает против механического человека, не способного понять сущностного парадокса жизни, парадокса «прыжка из механики в жизнь»³⁷. В своей антифутуристической мысли Косовел в противовес «человеку-машине» ставит душу, живую, динамичную и непредсказуемую энергию, воплощением которой становится электричество, электрическая искра, зажигающая пламя восстания «нового человечества»: «Все механизмы должны умереть! Новый человек приходит!»³⁸ Согласно этой же логике, отвечающей парадигме раннего экспрессионизма, поэт выступает «против системы Тэйлора»³⁹ – воплощения современного капиталистического мира, спровоцировавшего отчуждающими человека способами производства всеобщий кризис. Вполне в духе бергсонианства поэт также заявляет: «Европа <…> – сумасшедший дом рациональных духов, Европа – сумасшедший дом цивилизации и гиперинтеллектуальности. Ее кризис только один: кризис человечности»⁴⁰. Однако, по словам Янеза Вречко, именно в период написания манифеста «Механикам!» у Косовела происходит его знаменитый «сдвиг влево», связанный с интересом к России, происходящим там революционным событиям и со знакомством с русским левым искусством, поэтому, по словам исследователя, «нового человека» Косовела нельзя связывать с экспрессионистским «новым человеком»: «“Механическому человеку с заменяющимися частями” Маринетти и экспрессионистскому новому человеку здесь противопоставлен “красный новый человек” с Востока»⁴¹. Действительно, в этот период Косовел уже поглощен идеями русского конструктивизма и активно работает над созданием собственного конструктивистского творчества, но, вопреки этому, манифест парадоксальным образом вбирает в себя противоположные дискурсы: экспрессионистский иррационализм и пацифистский гуманизм, коммунистический мятеж и ницшеанский витализм. Экспрессионизм на данной стадии представляется поэту необходимым, но пройденным этапом, – деструктивной фазой современного авангардного искусства, которое в 1920-е гг. обращается к созидательному, конструктивному процессу. Эта же позиция нашла отражение в статье «Перспективы современного искусства», где о двух стадиях искусства он утверждает следующее: первая «разрушает здание прошлого и только намечает новые пути», а вторая «из руин старого искусства создает новые жизненные формы»⁴². Экспрессионисты, по мнению поэта, видели мир однообразным, опредмеченным, деформированным, вместо того чтобы в его «вещности» увидеть со-творенность⁴³, ввиду чего и заслужили суровую «расправу» со стороны словенского автора.

Вопреки собственной установке поэта многие произведения Косовела продолжают содержать экспрессионистские мотивы. К ключевым экспрессионистским мотивам в лирике Косовела относятся: трагическое одиночество, отчужденность человека во враждебной ему действительности, ведущие к диссоциации внутреннего «я», смерть как состояние окружающего мира, разрываемого войной, апокалиптическая гибель европейской цивилизации, наказанной за механизированность и дегуманизирующий технический прогресс, смерть старого мира, потерявшего самое главное – человечность, эсхатологические образы дают надежду на очистительную жертву, возрождение и рождение Нового человека.

По мнению Оцвирка, «болезнь, одиночество и человек без цели» являются ведущими словами в экспрессионистском дискурсе Косовела⁴⁴: «Такие мотивы, как ночь, неизведанная даль, загадочные полюса, которые поблескивают за синевой и наполнены болезненными ощущениями, все это ближе экспрессионистской эстетике, чем мы могли бы подумать»⁴⁵. Кризис современного человека связан со стремительно растущей урбанизацией, развитием современной техники, победой и поражениями красных революций, однако, меланхолия и трагика в стихотворениях словенского поэта – результат конфликтных отношений с обществом, дисгармонии между поэтом и миром, а вовсе не с «космосом»⁴⁶. Так, программное стихотворение «Мой стих»⁴⁷ дает ощутить этот внутренний разлад субъекта:

Moja pesem je eksplozija,
divja raztrganost. Disharmonija.
Moja pesem noče do vas,
ki ste po božji previdnosti, volji
mrtvi esteti, muzejski molji,
moja pesem je moj obraz⁴⁸

.