Человек в искусстве экспрессионизма

О, я знал,
молчание моей души
пробудится
светом ночи.
– О, несчастное молчание! —

Полюса поблескивают

в густой синеве,
из глубокой дали
в сердце прорастает
серебряный свет.

– О, свет надо мной! —

Я знал, что он оживет

вместе с тоской ветра —
застонет
и запоет моя боль
от блеска
невидимых полюсов.

О, я знал.

Поскольку только это
мне дано,
что над крышами
уставшего дня
душа пускается
в свободное,
потревоженное ветрами
небо.
—
Торпеда стремительная
как пуля,
выпущенная в ночь,
беги, моя душа.
И на ней моряк,
одетый в белый плащ,
и на ней моряк,
выстреленный в вечность.

Косовел первым в Словении начал всерьез рассматривать техническую цивилизацию как художественный мотив, он использовал в своем поэтическом репертуаре почти все слова из современного технического словаря¹⁰³: автомобиль, скорый поезд, вокзал, аэроплан, торпеда, мотор, ракета, электричество. Современный транспорт как символ современного мира имел коннотацию динамизма, свободы, преодоления и подчинения времени и пространства. Скоростное движение поезда соотносится со стремительным порывом души поэта, которая также набирает скорость, чтобы взлететь в вечность. Поезд – желание активности, а также стремление убежать от реальности, возвыситься до бесконечного. В стихотворении «Путешествие» поездка на поезде – это знакомство с другими краями, возникает оппозиция «родина» – «чужбина», последняя ассоциируется с блужданиями, чувством одинокой неприкаянности, тревоги и чужести¹⁰⁴. Отношение Косовела к технике опять же носило явно двойственный характер, он выступает против технизированного и механизированного, прежде всего футуристского, человека, который отчужден и раздавлен под тяжестью современной цивилизации. Поэт утверждает, что человек не автомат, и призывает уничтожить фабрики Тейлора. Мир техники – это мир, в котором человек теряет свою органичность, способность к парадоксальному мышлению, отчужденный человек живет среди «предметов без души», вместо того чтобы вместе с ними создавать свойственное архаичному сознанию единство человека и вещи. Такое восприятие технической цивилизации также соответствует и константам поэтики экспрессионизма, где наравне со страшной тревогой в отношении прогресса энтузиазм молодого поколения вызывают открытия в сфере перемещения в пространстве и увеличение его скорости: так, одним из главных экспрессионистских мотивов становится поездка по железной дороге и на автомобиле.

В связи с мотивом путешествий следует также упомянуть важный экспрессионистский топос странствия, уже здесь упомянутый и соотносимый с лексемами «чужой», «чуждый». Вопреки завораживающему экспрессионистов миру скоростного транспорта, данный топос все же представляет собой пеший путь, сохранив таким образом романтические элементы странствия и возвращения, обретающие поистине экзистенциальные ноты со стремлением к неизведанному и бесконечному¹⁰⁵. В лирике словенского поэта это также один из константно присутствующих мотивов, получающий выражение в виде образа пути, «серой дороги», усталого, потерявшегося путника, которого ведет как чувство тревоги, так и ожидание, благоговение, жажда нового: «Ставлю тебе памятник, странник, / заплутавшийся странник. / Знаю твое израненное сердце, / вижу твои иссохшие жилы. / Ставлю тебе памятник, странник»¹⁰⁶.

Город в поэзии Косовела также выступает абсолютно в экспрессионистском ключе: это пыльные серые улицы и тротуары, пустынные или кишащие спешащей толпой, вызывающие одинаковое чувство одиночества и заброшенности; черные стены, башни, кафе воплощают место человеческого отчуждения и некоммуникации, заводы и гигантские колеса их моторов – символ механизированного человека-автомата. Городскую цивилизацию воплощают и городские жители: кабинетные люди, банкиры, парикмахеры, общественные критики, которые, как правило, олицетворяют дегуманизированного человека, так же как бедняки и их дети, живущие во влажных подвалах или под крышами домов, в гнили и мраке (см., например, «Из цикла: Пятый этаж»¹⁰⁷). Многократно город предстает в виде шатающихся домов и башен, а также в образе «роскошной» смерти мегаполиса как воплощение умирающей цивилизации, из которой после неизбежной катарсической катастрофы опять-таки настанет новый мир. Процитируем здесь стихотворение «Эвакуация духа»: