Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда

Мы прошли по тропинке вдоль живой изгороди из тиса, мимо цветочных клумб. Тропинка вилась вверх по лесистому склону холма; на вершине его была небольшая вырубка, и там стояла скамейка, откуда открывался великолепный вид на нашу деревеньку и на пруд внизу, в котором плавали золотые рыбки.

— Англия очень красива, — сказал Пуаро. Он улыбнулся и прибавил вполголоса: — А также английские девушки. Тс, мой друг, взгляните вниз на эту прелестную картину.

Только теперь я заметил Флору. Она приближалась к пруду, что-то напевая. На ней было черное платье, а лицо сияло от радости. Неожиданно она закружилась, раскинув руки и смеясь, ее черное платье развевалось. Из-за деревьев вышел человек — Гектор Блент. Девушка вздрогнула, выражение ее лица изменилось.

— Как вы меня напугали! Я вас не видела.

Блент не ответил и молча смотрел на нее.

— Что мне в вас нравится, — насмешливо сказала Флора, — так это ваше умение поддерживать оживленную беседу.

Мне показалось, что Блент покраснел под своим загаром. Когда он заговорил, голос его звучал необычно смиренно:

— Никогда не умел разговаривать. Даже в молодости.

— Наверное, это было очень давно, — сказала Флора серьезно, но я уловил смешок в ее голосе.

Блент, впрочем, мне кажется, не уловил.

— Да, — подтвердил он, — давно.

— И каково чувствовать себя Мафусаилом?[182] — осведомилась она.

Ирония стала явной, но Блент следовал ходу своих мыслей.

— Помните того типа, который продал душу дьяволу? Чтобы стать молодым? Об этом есть опера[183].

— Вы имеете в виду Фауста?

— Да. Чудная история. Кое-кто поступил бы так же, если б мог.

— Послушать вас — подумаешь, что вы уже дряхлый старик, — вскричала Флора полусмеясь, полусердито.

Блент промолчал, затем, не глядя на Флору, сообщил ближайшему дереву, что ему пора возвращаться в Африку.

— Еще экспедиция? Стрелять дичь?

— Полагаю — да. Как обычно, знаете ли… Пострелять то есть.

— А эта оленья голова в холле — ваша добыла?

Блент кивнул и, покраснев, пробормотал:

— Вы хорошие шкуры любите? Если да, я всегда… для вас…

— Пожалуйста! — вскрикнула Флора. — Вы серьезно? Не забудете?

— Не забуду, — сказал Гектор Блент. И прибавил в неожиданном порыве общительности: — Мне пора ехать. Я для такой жизни не гожусь. Я неотесан и никогда не знаю, что надо говорить в обществе. Да, пора мне.

— Но вы же не уедете так сразу? — вскричала Флора. — Пока у нас такое несчастье. Ах, если вы уедете… — Она отвернулась.

— Вы хотите, чтобы я остался? — просто и многозначительно спросил Блент.

— Мы все…

— Я говорю только о вас, — напрямик спросил он.

Флора медленно обернулась и посмотрела ему в глаза.

— Да, я хочу, чтобы вы остались, — сказала она. — Если… если от этого что-то зависит.

— Только от этого и зависит, — сказал Блент.

Они замолчали и молча присели на каменную скамью у пруда. Казалось, оба не знают, что сказать.

— Такое… такое прелестное утро, — вымолвила наконец Флора. — Я так счастлива, несмотря на… на все. Это, верно, очень дурно?

— Только естественно, — сказал Блент. — Ведь вы познакомились со своим дядей всего два года назад? Конечно, ваше горе не может быть глубоким. И так лучше, чем лицемерить.

— В вас есть что-то ужасно приятное, успокоительное, — сказала Флора. — С вами все выглядит так просто.

— Обычно все и бывает просто, — сказал Блент.

— Не всегда. — Голос Флоры упал.

Я увидел, что Блент отвел свой взгляд от побережья Африки и взглянул на нее. Вероятно, он по-своему объяснил перемену ее тона, так как произнес довольно резко:

— Не волнуйтесь же так. Из-за этого молодого человека, я хотел сказать. Инспектор — осел. Все знают, что подозревать Ральфа нелепо. Посторонний. Грабитель. Единственно возможное объяснение.

— Это ваше искреннее мнение? — Она повернулась к нему.

— А вы разве не так думаете?

— Я… О, конечно! — Снова молчание. Затем Флора торопливо заговорила: — Я объясню вам, почему я так счастлива сегодня. Вы сочтете меня бессердечной, но все же я хочу сказать вам. Сегодня был поверенный дяди — Хэммонд. Он сообщил условия завещания. Дядя оставил мне двадцать тысяч фунтов. Только подумайте, двадцать тысяч!

— Это имеет для вас такое значение? — Блент удивленно посмотрел на девушку.

— Такое значение? В этом — все! Свобода… Жизнь… Не надо будет терзаться из-за грошей, лгать…

— Лгать? — резко перебил Блент.

Флора смутилась.

— Ну-у, — произнесла она неуверенно. — Притворяться благодарной за поношенные вещи, которыми стремятся облагодетельствовать вас богатые родственники. За прошлогодние пальто, юбки и шляпки.

— Я не знаток дамских туалетов. Всегда считал, что вы одеваетесь очень элегантно.

— Но мне это немалого стоит. Впрочем, не будем говорить о неприятном. Я так счастлива. Я свободна. Могу делать что хочу. Могу не… — Она не договорила.

— Не делать чего? — быстро спросил Блент.

— Забыла, пустяки.

В руке Блента была палка. Он начал шарить ею в пруду.

— Что вы делаете, майор Блент?

— Там что-то блестит. Вроде золотой броши. Я замутил воду, теперь не видно.

— Может быть, это корона? — предположила Флора. — Вроде той, которую видела в воде Мелисанда[184].