Человек в коричневом костюме. Тайна замка Чимниз. Убийство Роджера Экройда

А он — большая небрежность с его стороны — оставил ключи в замке верхнего ящика.

— Понимаю, понимаю, — помог я ей, — и вы обыскали его. Что же вы нашли?

Миссис Экройд снова издала какой-то визгливый звук, и я сообразил, что был недостаточно дипломатичен.

— Как ужасно это звучит! Все было совсем не так!

— Конечно, конечно, — поспешно сказал я. — Просто я неудачно выразился, извините.

— Мужчины так нелогичны! На месте дорогого Роджера я бы не стала скрывать условий своего завещания. Но мужчины так скрытны! Приходится из самозащиты прибегать к небольшим хитростям.

— А результат небольших хитростей? — спросил я.

— Я же вам рассказываю. Только я добралась до нижнего ящика, как вошла Борн. Крайне неловко! Конечно, я задвинула ящик и указала ей на невытертую пыль. Но мне не понравился ее взгляд. Держалась она достаточно почтительно, но взгляд! Чуть ли не презрение, если вы понимаете, что я имею в виду. Эта девушка мне никогда не нравилась, хотя работала неплохо, не отказывалась, как другие, носить передник и чепчик, почтительно говорила «мадам», без излишней конфузливости могла сказать: «Их нет дома», когда открывала дверь вместо Паркера. И у нее не булькало внутри, как у некоторых горничных, когда они прислуживают за столом… Да, о чем это я?

— Вы говорили, что, несмотря на ряд ценных качеств Урсулы Борн, она вам не нравилась.

— Вот именно. Она какая-то странная, не похожая на других. Слишком уж образованна, по-моему. В наши дни никак не угадаешь, кто леди, а кто нет.

— Что же случилось дальше? — спросил я.

— Ничего. То есть вошел Роджер. А я думала — он ушел на прогулку. Он спросил: «В чем дело?», а я сказала: «Ничего, я зашла взять „Панч“». Взяла журнал и вышла. А Борн осталась. Я слышала — она спросила Роджера, может ли он поговорить с ней. Я пошла к себе и легла. Я очень расстроилась. — Она помолчала. — Вы объясните мосье Пуаро. Вы сами видите — все это пустяки. Но, когда он так настойчиво стал требовать, чтобы от него ничего не скрывали, я вспомнила про этот случай. Борн могла наплести об этом бог знает что. Но вы ему объясните, верно?

— Это все? — спросил я. — Вы мне все сказали?

— Да-а, — протянула миссис Экройд и твердо добавила: — Да!

Но я уловил легкое колебание и понял, что она скрывает еще что-то. Мой следующий вопрос был порожден гениальным вдохновением, и только:

— Миссис Экройд, это вы открыли крышку витрины?

Ответом мне был такой багровый румянец, что его не смогли скрыть ни румяна, ни пудра.

— Откуда вы узнали? — пролепетала она.

— Так, значит, это сделали вы?

— Да… я… Видите ли, там есть предметы из старого серебра, очень интересные. Я перед этим читала одну книгу и наткнулась на снимок крохотной вещицы, за которую на аукционе дали огромную сумму. Этот снимок был похож на одну штучку из нашей витрины. Я хотела захватить ее с собой, когда поеду в Лондон, чтобы… чтобы оценить. Ведь окажись она и вправду такой большой ценностью, какой бы это был сюрприз для Роджера!

Я принял объяснения миссис Экройд в молчании и даже не спросил, зачем ей понадобилось действовать столь тайно.

— А почему вы оставили крышку открытой, — спросил я, — по рассеянности?

— Мне помешали, — ответила миссис Экройд. — Я услышала шаги на террасе и едва успела подняться наверх, как Паркер пошел отворять вам дверь.

— Вероятно, вы услышали шаги мисс Рассэл, — задумчиво сказал я.

Миссис Экройд сообщила мне один крайне интересный факт. Каковы были на самом деле ее намерения в отношении серебряных редкостей Экройда, это меня интересовало мало. Заинтересовал меня другой факт — то, что мисс Рассэл действительно должна была войти в гостиную с террасы. Следовательно, когда мне показалось, что она запыхалась, я был прав. Где же она была? Я вспомнил беседку и обрывок накрахмаленного батиста.

— Интересно, крахмалит ли мисс Рассэл свои носовые платки? — воскликнул я машинально.

Удивленный взгляд миссис Экройд привел меня в себя, и я встал.

— Вам удастся объяснить все это Пуаро, как вы думаете? — с тревогой спросила миссис Экройд.

— О, конечно! Без всяких сомнений.

Я наконец ушел, предварительно выслушав от миссис Экройд дополнительные оправдания ее поступков.

Пальто мне подавала старшая горничная, и, внимательно вглядевшись в ее лицо, я заметил, что глаза у нее заплаканы.

— Почему, — спросил я, — вы сказали, что в пятницу мистер Экройд вызвал вас к себе в кабинет? Я узнал, что вы сами просили у него разрешения поговорить с ним.

Она опустила глаза. Потом ответила неуверенно:

— Я все равно собиралась уйти.

Больше я ничего не сказал, но, открывая мне дверь, она неожиданно спросила тихо:

— Простите, сэр, что-нибудь известно о капитане Пейтене?

Я покачал головой и вопросительно посмотрел на нее.

— Ему надо возвратиться, — сказала она. — Обязательно надо возвратиться. — Она подняла на меня умоляющий взгляд. — Никто не знает, где он? — спросила она.

— А вы? — резко спросил я.

— Нет. — Она покачала головой. — Я ничего о нем не знаю. Только… всякий, кто ему друг, сказал бы ему, что он должен вернуться.